Liana - Левиафан
Модераторы: piratessa, ovod, Li Nata, Ekaterina
Liana - Левиафан
Автор: Liana
Название: Левиафан
От модератора: Этот фанфик восстановлен здесь из архива после переезда на новый сайт. Авторский текст фанфика, ник автора, авторская орфография и пунктуация полностью сохранены.
Всю ответственность за действия героев ПКМ (или других персонажей), а так же за влияние на умы читателей, несет автор фанфика.
Название: Левиафан
От модератора: Этот фанфик восстановлен здесь из архива после переезда на новый сайт. Авторский текст фанфика, ник автора, авторская орфография и пунктуация полностью сохранены.
Всю ответственность за действия героев ПКМ (или других персонажей), а так же за влияние на умы читателей, несет автор фанфика.
Re: Liana - Левиафан
Автор: Liana
Название: Левиафан
Пайринг: Уилл/Элизабет
Рейтинг: PG-13
Жанр: Вначале думала, что виньетка… потом – догадалась, что постфик… Решайте сами.)) Допустим, все это происходит, пока идут титры ПКМ-3)))
Права: все копирайты сами знаете у кого, а я курю в тенечке… Только, ради Гора, не надо сравнивать с дневником из ГП-2!)) Никакого духа Джонса в бортжурнале не будет!))
От автора: Ну… Нравится мне Уилл, люблю за него думать, ну что тут поделаешь.)))
Фандом: Пираты Карибского моря
Дисклеймер: все права принадлежат Диснею
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня…
К. Симонов
* * *
Из бортового журнала капитана «Летучего Голландца».
Эту переплетенную в кожу тетрадь с позеленевшим от сырости якорем на обложке я нашел в своей каюте. Интересно, зачем она была нужна Дейви Джонсу? Не записывал же он: «Такого-то числа столько-то душ перенесено на тот свет»… Хотя, с него станется. В любом случае, тетрадь была пуста.
Что ж, теперь есть кому доверить свои мысли, особенно если не с кем перекинуться словечком. Конечно, так редко бывает – капитан почти всегда на виду… Ну так времени у меня более чем достаточно. Времени на то, чтобы подумать и записать мысли. И снова думать над ними…
Кстати о душах. Я, признаться, несколько раз пробовал представить себе, как, собственно, должна происходить работа «перевозчика душ на тот свет». Что, мы красиво и жутко выныриваем перед тонущим кораблем и берем людей на борт, как это было со мной? Впрочем, нет… Джонс как раз прибирал к себе не только души, но и тела… А оказалось все просто.
Мы долго шли (наконец-то отучился от сухопутной привычки говорить о кораблях «плыли»!) по морю этого мира. Просто шли, как обычное судно, как «Золотая Лань» сэра Френсиса Дрейка, только не подходя к берегам… А потом «Голландец» стал ощутимо тяжелее. Ну, не в том смысле, что он начал тонуть… Я даже не знаю, как это точно выразить. Паруса, палубы, мачты – они как будто напитались чем-то, точно губка – водой. И слышатся вздохи, шепоты, шелесты. Совсем тихо, едва уловимо. И ты понимаешь – пора. И просто, стоя за штурвалом, направляешь судно вниз… И поднимаешься по ту сторону моря. И души, облепившие «Голландец», с радостными вздохами разлетаются. У каждого из них теперь будет свой путь. В зависимости от праведности их земного пути. Этим теперь займутся Высшие силы. А мое дело маленькое – всего лишь доставить их по ту сторону моря.
…Ну надо же! Забавная вышла история. Интересно, почему «Голландец» так тяготеет именно к скандинавским мифам? Кракен тоже ведь был скандинавское чудовище...
Около трех часов пополудни впередсмотрящий сообщил мне о том, что прямо по курсу к судну движется огромный предмет, который нельзя было рассмотреть, так как он был почти полностью погружен в воду. Я решил, что это кит, или нарвал, или что-то в этом роде. В любом случае, «Летучий Голландец» не страшился ничего на море. Я выбрался на бушприт посмотреть на диковину. И в этот момент водяная гладь разверзлась! Над волнами поднялась голова на длинной шее – за несколько секунд она уже скалилась выше мачты. В море, до самого горизонта, над водой поднимались кольца – тело этого исполина… Тело, покрытое зеленовато-сизой чешуей, плавник по хребту, морда, напоминающая лошадиную, только с жесткой и длинной бахромой по бокам и перепончатыми ушными раковинами, как рисуют у гипподамусов. И глаза, глаза! Они напоминали по форме миндаль и переливались всеми цветами радуги! Их я смог рассмотреть, когда левиафан странным образом, не погружаясь снова в воду, изогнул шею, поместив свою морду прямо напротив меня… И мы так несколько секунд смотрели в глаза друг другу. Насколько это было возможно при столь масштабном несоответствии размеров – каждый его глаз был со штурвальное колесо… Страшно не было – капитан «Голландца» ничего не боится, ибо на море он всесилен. Было любопытно, хотелось полюбоваться. А потом левиафан, без сомнения, поклонился мне. Отвесил кивок своей головой на длинной и мощной шее. И с грацией, удивительной при таких громадных размерах, исчез под водой и вновь вынырнул - по правый борт от нас, в точности повторяя наш курс и маневры.
- Йормунгард! – благоговейно выдохнул боцман.
- Как-как ты сказал? – заинтересовался я.
- Йормунгард. Это имя левиафана, гигантского морского змея. Он повинуется новому капитану, как повиновался старому его предшественник – кракен.
Йормунгард, припомнил я детские уроки истории. Морской змей, который, как верили викинги, лежит на дне моря, опоясывая всю землю. Ну что ж, теперь я полноправный капитан!..
Название: Левиафан
Пайринг: Уилл/Элизабет
Рейтинг: PG-13
Жанр: Вначале думала, что виньетка… потом – догадалась, что постфик… Решайте сами.)) Допустим, все это происходит, пока идут титры ПКМ-3)))
Права: все копирайты сами знаете у кого, а я курю в тенечке… Только, ради Гора, не надо сравнивать с дневником из ГП-2!)) Никакого духа Джонса в бортжурнале не будет!))
От автора: Ну… Нравится мне Уилл, люблю за него думать, ну что тут поделаешь.)))
Фандом: Пираты Карибского моря
Дисклеймер: все права принадлежат Диснею
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня…
К. Симонов
* * *
Из бортового журнала капитана «Летучего Голландца».
Эту переплетенную в кожу тетрадь с позеленевшим от сырости якорем на обложке я нашел в своей каюте. Интересно, зачем она была нужна Дейви Джонсу? Не записывал же он: «Такого-то числа столько-то душ перенесено на тот свет»… Хотя, с него станется. В любом случае, тетрадь была пуста.
Что ж, теперь есть кому доверить свои мысли, особенно если не с кем перекинуться словечком. Конечно, так редко бывает – капитан почти всегда на виду… Ну так времени у меня более чем достаточно. Времени на то, чтобы подумать и записать мысли. И снова думать над ними…
Кстати о душах. Я, признаться, несколько раз пробовал представить себе, как, собственно, должна происходить работа «перевозчика душ на тот свет». Что, мы красиво и жутко выныриваем перед тонущим кораблем и берем людей на борт, как это было со мной? Впрочем, нет… Джонс как раз прибирал к себе не только души, но и тела… А оказалось все просто.
Мы долго шли (наконец-то отучился от сухопутной привычки говорить о кораблях «плыли»!) по морю этого мира. Просто шли, как обычное судно, как «Золотая Лань» сэра Френсиса Дрейка, только не подходя к берегам… А потом «Голландец» стал ощутимо тяжелее. Ну, не в том смысле, что он начал тонуть… Я даже не знаю, как это точно выразить. Паруса, палубы, мачты – они как будто напитались чем-то, точно губка – водой. И слышатся вздохи, шепоты, шелесты. Совсем тихо, едва уловимо. И ты понимаешь – пора. И просто, стоя за штурвалом, направляешь судно вниз… И поднимаешься по ту сторону моря. И души, облепившие «Голландец», с радостными вздохами разлетаются. У каждого из них теперь будет свой путь. В зависимости от праведности их земного пути. Этим теперь займутся Высшие силы. А мое дело маленькое – всего лишь доставить их по ту сторону моря.
…Ну надо же! Забавная вышла история. Интересно, почему «Голландец» так тяготеет именно к скандинавским мифам? Кракен тоже ведь был скандинавское чудовище...
Около трех часов пополудни впередсмотрящий сообщил мне о том, что прямо по курсу к судну движется огромный предмет, который нельзя было рассмотреть, так как он был почти полностью погружен в воду. Я решил, что это кит, или нарвал, или что-то в этом роде. В любом случае, «Летучий Голландец» не страшился ничего на море. Я выбрался на бушприт посмотреть на диковину. И в этот момент водяная гладь разверзлась! Над волнами поднялась голова на длинной шее – за несколько секунд она уже скалилась выше мачты. В море, до самого горизонта, над водой поднимались кольца – тело этого исполина… Тело, покрытое зеленовато-сизой чешуей, плавник по хребту, морда, напоминающая лошадиную, только с жесткой и длинной бахромой по бокам и перепончатыми ушными раковинами, как рисуют у гипподамусов. И глаза, глаза! Они напоминали по форме миндаль и переливались всеми цветами радуги! Их я смог рассмотреть, когда левиафан странным образом, не погружаясь снова в воду, изогнул шею, поместив свою морду прямо напротив меня… И мы так несколько секунд смотрели в глаза друг другу. Насколько это было возможно при столь масштабном несоответствии размеров – каждый его глаз был со штурвальное колесо… Страшно не было – капитан «Голландца» ничего не боится, ибо на море он всесилен. Было любопытно, хотелось полюбоваться. А потом левиафан, без сомнения, поклонился мне. Отвесил кивок своей головой на длинной и мощной шее. И с грацией, удивительной при таких громадных размерах, исчез под водой и вновь вынырнул - по правый борт от нас, в точности повторяя наш курс и маневры.
- Йормунгард! – благоговейно выдохнул боцман.
- Как-как ты сказал? – заинтересовался я.
- Йормунгард. Это имя левиафана, гигантского морского змея. Он повинуется новому капитану, как повиновался старому его предшественник – кракен.
Йормунгард, припомнил я детские уроки истории. Морской змей, который, как верили викинги, лежит на дне моря, опоясывая всю землю. Ну что ж, теперь я полноправный капитан!..
Re: Liana - Левиафан
Большую часть капитанской каюты занимал орган. Дейви Джонс был меломаном. Я помню, как мало не на весь корабль раздавались протяжные звуки его экзерсисов… А на подставке для нот лежал медальон Калипсо.
Вот странно – Джонс вырвал сердце из груди, чтобы не любить, не чувствовать боли. Но, похоже, продолжал делать и то, и другое. Как и я.
Я не могу понять, чем отличаюсь я теперешний – от меня того. Которому Прихлоп Билл, нависнув над ним, рассек грудь своим ножом.
Это странное ощущение было. Как будто упругой веткой хлестнуло. И смотришь, как у тебя из груди вытаскивают что-то окровавленное, и почему-то не чувствуешь боли, хотя умом понимаешь, что боль быть должна! Как во сне…
А потом становится как-то легко, все тело наливается силой, и как будто глаза прорезались – видишь корабль вокруг тебя, и паруса, и штурвал, и ты недоумеваешь – почему ты не за этим штурвалом, когда твоя команда, черт побери, ждет, что ты поведешь их в победоносный бой! «Повяжите, чтоб волосы в глаза не лезли», - сует кто-то головной платок. Повязываю, и вперед, вперед!..
Я присел за орган. Клавиши желтые, точно клыки старой собаки. Подставка для нот пуста, и над трубами – резная женская фигура. Я несмело дотронулся до клавиши – она отозвалась протяжным гулом. Я положил на клавиши всю ладонь, расставив пальцы, как говорили на уроках музыки. Элизабет, когда ей было лет десять, обучали игре на фортепиано, а меня уговорили составить ей компанию, чтобы, как выразился губернатор, «повысить интерес путем конкуренции». «Расставьте пальцы, как будто под ними вы держите на клавишах куриное яйцо!» - твердил мистер Моргенштерн, сухощавый немец, похожий, по моему твердому убеждению, на живой циркуль. «Сырое яйцо или вареное?» - спросил я тогда. Учитель уронил лорнет. «Какая разница?!» - вытаращил он глаза. «Ну как же», - пришла на помощь Элизабет, - «Сырое яйцо, если надавить, растечется…» Да… Играли мы, конечно, не виртуозно. Один раз даже напроказили, намазав клавиши взбитыми сливками и жидким шоколадом. Впрочем, лет с тринадцати нас с Элизабет разлучили, тактично мешая последующим встречам. Она осталась со своими роялями, шляпками, учительницами музыки и французского, которых нанимал вдовец-губернатор, и со своими пиратскими романами, которые успешно перечеркивали все вышеобозначенное. А меня, решив, что помощников на губернаторской кухне и без того довольно, отдали в «обучение с проживанием» кузнецу Брауну. Который уже тогда начал спиваться, но все еще твердо держал в руках молот. Но уже с пятнадцати лет мне приходилось выполнять заказы за него… Впрочем, это было хоть и сложно, но интересно… И когда немилосердно болела по вечерам спина и не разгибались руки, можно было твердить себе: «Зато ты уже почти настоящий, взрослый мужчина, а не эти кудрявые пуделята, которых водят за ручку напудренные бонны. И разве легче тебе было на британском корабле, где мокрые снасти сдирали кожу с рук, балки норовили ударить по спине, а команда дразнила морским волчонком?»
Было что-то волшебное, мистическое, в том, как полыхало вынутое из огня железо. То, крепче чего нету в этом мире – течет и подчиняется ударам моего молота… И так здорово было любоваться уже готовым, до блеска начищенным клинком, и мечтать, представляя себя «уже совсем большим», сражающимся на рее над бушующим – непременно бушующим! – морем с жуткими, кровожадными пиратами. И, конечно, победить их всех, а потом войти в каюту и преклонить колени перед прекрасной пленницей… У которой неизменно оказывалось лицо юной мисс Элизабет.
Я вдруг поймал себя на том, что сижу за органом и с отсутствующим лицом перебираю клавиши, а они тихо постанывают в ответ, шелестят и напевают что-то, таинственное, печальное и пьянящее, как само море…
Да уж, усмехнулся я, будь у меня, как у Джонса, борода из щупалец, я бы, наверное, играл получше.
А под музыку хорошо думалось.
Элизабет.
Элизабет, Элизабет, Элизабет! Черт побери, теперь я понимаю девушек, исписывающих свои личные журналы именами своих возлюбленных. Ты только дождись меня, родная моя! Пожалуйста, дождись! Сохрани мое сердце… Ты же хранила те десять лет мой медальон.
Вот странно – сердца нет, а любовь осталась. Наверное, и я, и Джонс принадлежим к той категории людей, о которых говорят: «одно сплошное сердце». Вырезай не вырезай – любить меньше не станет.
Останешься ли ты мне верна? Дождешься ли?
Конечно. Я верю тебе. А ты веришь мне. Веришь ведь, правда?
Я вернусь к тебе. Непременно вернусь.
Теперь, когда пробелов в мозаике нет, и все детали на месте, многое из того, что казалось непонятным, можно объяснить.
Ведь, если разобраться – к Тиа-Дальме можно подобраться только по воде. А дальше – лестница, сплетенная из древесных побегов. И домик «на ходулях», какие строят прибрежные жители, кажется, в Индонезии… То есть, Джонс мог прийти к ней, не ступая на землю. И, наверное, приходил… Как он ни старался изобразить недоумение при известии о том, что Калипсо жива – получилось это недостоверно.
Я вдруг представил себя, бредущего по приливной полосе, по колено в воде, заходящего в реку… И Элизабет, стоящую рядом со мной.
Нет.
Джонс потому подвергся проклятию, что оставил свой долг. Оставил свой пост. Капитан «Голландца» не может отлучаться ни на день из обозначенного срока – ведь каждый день в море гибнут корабли…
Я не отступлюсь, чтобы не сделать свою участь еще ужаснее.
«Ты свою участь не сам ли выбрал?» - укорял я когда-то Прихлопа.
Вот еще вопрос – как мне его называть? Отец? Билл? Мистер Тернер? Называешь – и думаешь: «Черт, как-то это глупо звучит»…
А я свою участь выбрал не сам. Выбор сделали за меня – и я мог бы возмущаться на тему «Что же вы, собаки, со мной сделали!». Но это было бы совсем глупо. Дураки бывают двух видов – одни берут всю вину на себя, другие сваливают ее на других. Я жив – и у меня есть надежда, которой я живу. Но теперь я понимаю, почему Джек Воробей так любит море.
Джек Воробей. Как бы мы не ярились, как бы ты не дразнил меня, как бы я не злился тихой злостью на тебя – судьба нас столкнула и склеила. Хотим мы этого или нет. И теперь, если в беду попадает один, значит, скоро где-то неподалеку окажется второй. И чаще всего на Тортуге, в Порт-Рояле, в Бухте Погибших Кораблей нас поминают вдвоем. Скажет кто-то: «За капитана Джека Воробья, пирата и славного малого!». И тут же откликнутся: «За капитана Уильяма Тернера, славного малого и пирата!»
Ты спасал мою жизнь, Джек, и я спасал твою. Мы в расчете – но надолго ли это? Славный старина Джек. Я был бы рад жить сто лет, чтоб подольше вспоминать о тебе.
Вот странно – Джонс вырвал сердце из груди, чтобы не любить, не чувствовать боли. Но, похоже, продолжал делать и то, и другое. Как и я.
Я не могу понять, чем отличаюсь я теперешний – от меня того. Которому Прихлоп Билл, нависнув над ним, рассек грудь своим ножом.
Это странное ощущение было. Как будто упругой веткой хлестнуло. И смотришь, как у тебя из груди вытаскивают что-то окровавленное, и почему-то не чувствуешь боли, хотя умом понимаешь, что боль быть должна! Как во сне…
А потом становится как-то легко, все тело наливается силой, и как будто глаза прорезались – видишь корабль вокруг тебя, и паруса, и штурвал, и ты недоумеваешь – почему ты не за этим штурвалом, когда твоя команда, черт побери, ждет, что ты поведешь их в победоносный бой! «Повяжите, чтоб волосы в глаза не лезли», - сует кто-то головной платок. Повязываю, и вперед, вперед!..
Я присел за орган. Клавиши желтые, точно клыки старой собаки. Подставка для нот пуста, и над трубами – резная женская фигура. Я несмело дотронулся до клавиши – она отозвалась протяжным гулом. Я положил на клавиши всю ладонь, расставив пальцы, как говорили на уроках музыки. Элизабет, когда ей было лет десять, обучали игре на фортепиано, а меня уговорили составить ей компанию, чтобы, как выразился губернатор, «повысить интерес путем конкуренции». «Расставьте пальцы, как будто под ними вы держите на клавишах куриное яйцо!» - твердил мистер Моргенштерн, сухощавый немец, похожий, по моему твердому убеждению, на живой циркуль. «Сырое яйцо или вареное?» - спросил я тогда. Учитель уронил лорнет. «Какая разница?!» - вытаращил он глаза. «Ну как же», - пришла на помощь Элизабет, - «Сырое яйцо, если надавить, растечется…» Да… Играли мы, конечно, не виртуозно. Один раз даже напроказили, намазав клавиши взбитыми сливками и жидким шоколадом. Впрочем, лет с тринадцати нас с Элизабет разлучили, тактично мешая последующим встречам. Она осталась со своими роялями, шляпками, учительницами музыки и французского, которых нанимал вдовец-губернатор, и со своими пиратскими романами, которые успешно перечеркивали все вышеобозначенное. А меня, решив, что помощников на губернаторской кухне и без того довольно, отдали в «обучение с проживанием» кузнецу Брауну. Который уже тогда начал спиваться, но все еще твердо держал в руках молот. Но уже с пятнадцати лет мне приходилось выполнять заказы за него… Впрочем, это было хоть и сложно, но интересно… И когда немилосердно болела по вечерам спина и не разгибались руки, можно было твердить себе: «Зато ты уже почти настоящий, взрослый мужчина, а не эти кудрявые пуделята, которых водят за ручку напудренные бонны. И разве легче тебе было на британском корабле, где мокрые снасти сдирали кожу с рук, балки норовили ударить по спине, а команда дразнила морским волчонком?»
Было что-то волшебное, мистическое, в том, как полыхало вынутое из огня железо. То, крепче чего нету в этом мире – течет и подчиняется ударам моего молота… И так здорово было любоваться уже готовым, до блеска начищенным клинком, и мечтать, представляя себя «уже совсем большим», сражающимся на рее над бушующим – непременно бушующим! – морем с жуткими, кровожадными пиратами. И, конечно, победить их всех, а потом войти в каюту и преклонить колени перед прекрасной пленницей… У которой неизменно оказывалось лицо юной мисс Элизабет.
Я вдруг поймал себя на том, что сижу за органом и с отсутствующим лицом перебираю клавиши, а они тихо постанывают в ответ, шелестят и напевают что-то, таинственное, печальное и пьянящее, как само море…
Да уж, усмехнулся я, будь у меня, как у Джонса, борода из щупалец, я бы, наверное, играл получше.
А под музыку хорошо думалось.
Элизабет.
Элизабет, Элизабет, Элизабет! Черт побери, теперь я понимаю девушек, исписывающих свои личные журналы именами своих возлюбленных. Ты только дождись меня, родная моя! Пожалуйста, дождись! Сохрани мое сердце… Ты же хранила те десять лет мой медальон.
Вот странно – сердца нет, а любовь осталась. Наверное, и я, и Джонс принадлежим к той категории людей, о которых говорят: «одно сплошное сердце». Вырезай не вырезай – любить меньше не станет.
Останешься ли ты мне верна? Дождешься ли?
Конечно. Я верю тебе. А ты веришь мне. Веришь ведь, правда?
Я вернусь к тебе. Непременно вернусь.
Теперь, когда пробелов в мозаике нет, и все детали на месте, многое из того, что казалось непонятным, можно объяснить.
Ведь, если разобраться – к Тиа-Дальме можно подобраться только по воде. А дальше – лестница, сплетенная из древесных побегов. И домик «на ходулях», какие строят прибрежные жители, кажется, в Индонезии… То есть, Джонс мог прийти к ней, не ступая на землю. И, наверное, приходил… Как он ни старался изобразить недоумение при известии о том, что Калипсо жива – получилось это недостоверно.
Я вдруг представил себя, бредущего по приливной полосе, по колено в воде, заходящего в реку… И Элизабет, стоящую рядом со мной.
Нет.
Джонс потому подвергся проклятию, что оставил свой долг. Оставил свой пост. Капитан «Голландца» не может отлучаться ни на день из обозначенного срока – ведь каждый день в море гибнут корабли…
Я не отступлюсь, чтобы не сделать свою участь еще ужаснее.
«Ты свою участь не сам ли выбрал?» - укорял я когда-то Прихлопа.
Вот еще вопрос – как мне его называть? Отец? Билл? Мистер Тернер? Называешь – и думаешь: «Черт, как-то это глупо звучит»…
А я свою участь выбрал не сам. Выбор сделали за меня – и я мог бы возмущаться на тему «Что же вы, собаки, со мной сделали!». Но это было бы совсем глупо. Дураки бывают двух видов – одни берут всю вину на себя, другие сваливают ее на других. Я жив – и у меня есть надежда, которой я живу. Но теперь я понимаю, почему Джек Воробей так любит море.
Джек Воробей. Как бы мы не ярились, как бы ты не дразнил меня, как бы я не злился тихой злостью на тебя – судьба нас столкнула и склеила. Хотим мы этого или нет. И теперь, если в беду попадает один, значит, скоро где-то неподалеку окажется второй. И чаще всего на Тортуге, в Порт-Рояле, в Бухте Погибших Кораблей нас поминают вдвоем. Скажет кто-то: «За капитана Джека Воробья, пирата и славного малого!». И тут же откликнутся: «За капитана Уильяма Тернера, славного малого и пирата!»
Ты спасал мою жизнь, Джек, и я спасал твою. Мы в расчете – но надолго ли это? Славный старина Джек. Я был бы рад жить сто лет, чтоб подольше вспоминать о тебе.
Re: Liana - Левиафан
Интересно, обязательно вырезать сердце, чтобы посмотреть на себя со стороны?
Я все-таки уже не тот наивный мальчишка, возмущенно кричащий: «Нечестно!» при виде того, как противник в фехтовальном бою вынимает мушкет.
Да, смешным я показался прожженному пирату… Да, были многие из моих поступков немного смешными, детскими… Но в итоге все сложилось как сложилось, и нельзя сказать, чтобы это было очень уж плохо. Почему так происходит – чем больше проходит времени с того момента, на который ты оглядываешься, тем лучше тебе заметны изъяны в тебе прошлом. Наверное, я взрослею…
«Летучий Голландец», …числа, …месяца, 16... года.
…долготы, …широты.
Я спросил Билла, сильно ли он любил мою мать.
- Очень, - ответил он. – Она была такая, такая… Необыкновенная. Ты ведь понимаешь меня, сынок? Бывают такие женщины, которые и сильные, и нежные. Которым не страшно довериться, потому что знаешь – не подведет. Такой женщине не обязательно быть писаной красавицей – но, когда ты глядишь на нее, ты готов в этом поклясться. И в то же время, - он вздохнул, - она была кроткой. Ни слова не сказала, когда я вернулся однажды из рейса и выложил на стол мешочек золотого песка.
- Это когда вы…
- Да, Уилл. Команда взбунтовалась, капитана – порядочная была свинья, скажу тебе, - высадили на «кошку», выручку за товары поделили, а, вернувшись в порт, сказали, что на нас напали пираты. И вот я стою как дурак, огонь в камине затух, потому что дрова давным-давно закончились, и золото на столе, и ты спишь в своей колыбельке, совсем еще кроха, а она царапает себе щеки, и смотрит на меня, и молчит, молчит… «Мэри», - говорю я, - «Кажется, я стал преступником».
- А она? – спросил я.
- Она молчала, минуту, две… И вот когда я подумал: ну все, сейчас побежит на улицу, позовет солдат, - вдруг подошла ко мне, обняла, и заплакала. «Билл, ты и есть преступник… Но мне все равно». Так и сказала. Хотя, конечно, было ей совсем не все равно… И каждый раз, когда я приезжал – а бывало это все реже и реже, ведь я уже поступил на «Жемчужину», - я видел на ее лице новые морщинки от слез… Я не хотел, чтобы ты узнал, кем стал твой отец, и она тоже не хотела, - и мы старались, чтобы ты не видел меня. А потом, когда тебе было лет восемь, мы пошли на Исла-де-Муэрте, и я отослал тебе медальон. В тот же год Мэри умерла, и не спрашивай, как я об этом узнал. Если бы не проклятие, мы бы, наверное, покинули этот свет вместе.
- Ну да… - я посмотрел на клокочущие волны за бортом. – И я нанялся юнгой на первый попавшийся корабль… А он шел на Ямайку…
- Ты скучаешь по ней? – спросил Билл.
- По маме или по Элизабет? – я сложил ладони рупором и крикнул: - Йормунгард!
Вода забурлила, выпуская левиафана.
- Сделаю пару кругов, - пояснил я. Морской змей очень аккуратно поднес голову впритык к борту, и я перебрался к нему на макушку и схватился за шипообразные наросты на чешуе. – Лучшее средство от грустных мыслей!
Левиафан рассекал морскую гладь, как нож – масло, скользя все быстрее и быстрее, соленые брызги и клочья морской пены разлетались веером и оседали на моей одежде, врезались в лицо, и ветер свистел, выгоняя из души тоску…
- Курс на Тортугу!
Я был сам не свой в этот день. Наверное, походил на мальчишку, дорвавшегося-таки до летних каникул, или на несчастного влюбленного, которому его пассия наконец соизволила назначить свидание… Кровь буквально кипела в жилах. Хотелось скакать до потолка и радостно вопить во весь голос. Десять лет! Десять лет прошли, как один день, как сон! Но капитану легендарного «Летучего Голландца» волей-неволей приходится быть степенным – а то бы я давно уже свистнул Йормунгарда и помчался в Бухту Подковы, где мы с Элизабет расстались десять лет назад… И такое это было безумное состояние, и то и дело сменялось страхом: а вдруг? А вдруг что не так? А если что-то случилось? И лезла, лезла упрямо в голову новелла, которую рассказывала мне юная мисс Суонн, изучавшая французский язык с гувернанткой. Солдаты, бывшие в плену, возвращались на родину, и жена одного из них, главная героиня, старалась встретить своего мужа как можно лучше. Убрала и украсила дом, приготовила ужин, поставила на стол цветы. И… отправилась встречать его. Но дорогой они разминулись, и солдат, увидев пустой дом, старательно украшенный, цветы на столе и два прибора, решил, что жена его ждет кого-то. Другого. И ушел навсегда.
Черт побери! Все, все дурные мысли за борт! Она придет. Она обещала. Обязательно!
И вот уже показалась знакомая бухта, скалы… И берег все ближе! Я вскарабкался на рею, приказав держать курс к суше. Я вглядывался в берег, рискуя ослепнуть…
Она!.. Моя любимая, единственная! Ее черты я бы угадал и с большего расстояния! И она тоже меня увидела, и заулыбалась, и замахала руками в широких рукавах, и зашептала что-то стоящему рядом с ней мальчику девяти лет. Я отец… С ума сойти можно.
«Голландец» подошел прямо к берегу, прижавшись бортом прямо к земле. По навигационной науке это верный способ потерять корабль, но «Летучий Голландец» - это одно большое исключение из всей навигационной науки… Я схватился за канат и спрыгнул на землю, прямо перед ней.
Наверное, со стороны это смотрелось забавно. Мы обнимались и целовались, забыв обо всем…
- Уилл, - прошептала моя любимая, отстраняясь. – Билли…
Я посмотрел на малыша. Он стоял насупившись. Ну как же, взрослые люди, а занимаются такой ерундой – поцелуями! Какой-то совершенно незнакомый мужик обнимает его мать, а она делает вид, что так и надо!
- Тебя зовут Билли, сынок? – спросил я.
- Билли Тернер, - сурово поправил меня малыш. Точь-в-точь как я сам, нанимаясь юнгой!..
- Ну что, Билли, - я вдруг понял, что совершенно не умею разговаривать с детьми. Хотя, так, наверное, у всех папаш бывает… - Похоже, я – твой отец, Билли.
Малыш – хотя какой он малыш, в девять с лишним лет! - задумчиво осмотрел меня, закусив губу.
- Мама говорит, мой отец оружейник, - вынес он вердикт. – А ты пират.
- Я пират? – я, не выдержав, расхохотался. Присел, чтобы сравняться с сыном взглядом. – Вот, значит, как мама говорит? А я что же, похож на пирата?
- Похож, - кивнул Билли.
- Ты не видел настоящих пиратов, Билли, - я поднялся и обнял Элизабет, наслаждавшуюся этой сценой. – Или это тебе мама понарассказала? Ну что, пойдем домой? Команде я дал отгул на сутки…
- А твой отец? – спросила Элизабет.
- Останется на берегу, сказал, устроится на какое-нибудь судно. Он теперь свободен… Как и я
Мы вошли в дом. Не губернаторские покои, но выгодно отличался от того, какие обычно жилища на Тортуге. Забавно… Вот как раз о таком я когда-то мечтал. Чтобы уютный дом, и мирная работа, и любимая жена, и сын… Но все это – не сразу, а обязательно после невероятных приключений… Иначе было бы слишком скучно.
Элизабет указала глазами на темный угол – я достал и поставил на стол сундук, в котором гулко и ритмично стучало мое сердце.
Я снял с шеи шнурок, который носил десять лет. Отомкнул замок и откинул крышку. Дотронулся – сердце бешено пульсировало…
Калипсо, мысленно позвал я. Десять лет я честно исполнял возложенный тобой долг. И десять лет дожидалась меня моя любимая. Калипсо, возьми же теперь назад свой дар!..
И сердце покрылось вдруг искрами, сияющей пылью… И рассыпалось солнечными бликами, и застучало в моей груди! И медленно, точно нехотя, затянулся длинный багровый шрам…
Ну, вот я и вернулся…
- Мама! – звонко закричал вдруг вбежавший (и когда успел выбежать?) Билли. Посмотрел на меня и добавил: - Папа!.. Там…
- Что, Билли?
- Корабль уплывает! А другой приплывает.
Мы вышли из дома. «Летучий Голландец» делал прощальный круг по бухте. За штурвалом стоял боцман. Все правильно… Нового капитана избирает команда. В добрый путь, ребята! Семь футов под килем…
А вместо «Голландца» перед нами на морской глади покачивался другой бриг. Легкий, изящный, и в то же время очень мощный. Под бушпритом застыла деревянная фигура – морской змей с оскаленной пастью. На корме виднелись медные, потемневшие от воды буквы, складывающиеся в название.
«Левиафан».
Ну что ж, дружок…
- Пап, это теперь твой корабль? – шепотом спросил меня Билли, хватаясь за мою руку.
Я улыбнулся и оглянулся на Элизабет. «Мой сын моряком не будет!» - говорило ее очаровательно сердитое личико.
- Пока да, Билли… Сейчас он мой. А потом… кто знает. Похоже, он будет твой!
* * *
Я все-таки уже не тот наивный мальчишка, возмущенно кричащий: «Нечестно!» при виде того, как противник в фехтовальном бою вынимает мушкет.
Да, смешным я показался прожженному пирату… Да, были многие из моих поступков немного смешными, детскими… Но в итоге все сложилось как сложилось, и нельзя сказать, чтобы это было очень уж плохо. Почему так происходит – чем больше проходит времени с того момента, на который ты оглядываешься, тем лучше тебе заметны изъяны в тебе прошлом. Наверное, я взрослею…
«Летучий Голландец», …числа, …месяца, 16... года.
…долготы, …широты.
Я спросил Билла, сильно ли он любил мою мать.
- Очень, - ответил он. – Она была такая, такая… Необыкновенная. Ты ведь понимаешь меня, сынок? Бывают такие женщины, которые и сильные, и нежные. Которым не страшно довериться, потому что знаешь – не подведет. Такой женщине не обязательно быть писаной красавицей – но, когда ты глядишь на нее, ты готов в этом поклясться. И в то же время, - он вздохнул, - она была кроткой. Ни слова не сказала, когда я вернулся однажды из рейса и выложил на стол мешочек золотого песка.
- Это когда вы…
- Да, Уилл. Команда взбунтовалась, капитана – порядочная была свинья, скажу тебе, - высадили на «кошку», выручку за товары поделили, а, вернувшись в порт, сказали, что на нас напали пираты. И вот я стою как дурак, огонь в камине затух, потому что дрова давным-давно закончились, и золото на столе, и ты спишь в своей колыбельке, совсем еще кроха, а она царапает себе щеки, и смотрит на меня, и молчит, молчит… «Мэри», - говорю я, - «Кажется, я стал преступником».
- А она? – спросил я.
- Она молчала, минуту, две… И вот когда я подумал: ну все, сейчас побежит на улицу, позовет солдат, - вдруг подошла ко мне, обняла, и заплакала. «Билл, ты и есть преступник… Но мне все равно». Так и сказала. Хотя, конечно, было ей совсем не все равно… И каждый раз, когда я приезжал – а бывало это все реже и реже, ведь я уже поступил на «Жемчужину», - я видел на ее лице новые морщинки от слез… Я не хотел, чтобы ты узнал, кем стал твой отец, и она тоже не хотела, - и мы старались, чтобы ты не видел меня. А потом, когда тебе было лет восемь, мы пошли на Исла-де-Муэрте, и я отослал тебе медальон. В тот же год Мэри умерла, и не спрашивай, как я об этом узнал. Если бы не проклятие, мы бы, наверное, покинули этот свет вместе.
- Ну да… - я посмотрел на клокочущие волны за бортом. – И я нанялся юнгой на первый попавшийся корабль… А он шел на Ямайку…
- Ты скучаешь по ней? – спросил Билл.
- По маме или по Элизабет? – я сложил ладони рупором и крикнул: - Йормунгард!
Вода забурлила, выпуская левиафана.
- Сделаю пару кругов, - пояснил я. Морской змей очень аккуратно поднес голову впритык к борту, и я перебрался к нему на макушку и схватился за шипообразные наросты на чешуе. – Лучшее средство от грустных мыслей!
Левиафан рассекал морскую гладь, как нож – масло, скользя все быстрее и быстрее, соленые брызги и клочья морской пены разлетались веером и оседали на моей одежде, врезались в лицо, и ветер свистел, выгоняя из души тоску…
- Курс на Тортугу!
Я был сам не свой в этот день. Наверное, походил на мальчишку, дорвавшегося-таки до летних каникул, или на несчастного влюбленного, которому его пассия наконец соизволила назначить свидание… Кровь буквально кипела в жилах. Хотелось скакать до потолка и радостно вопить во весь голос. Десять лет! Десять лет прошли, как один день, как сон! Но капитану легендарного «Летучего Голландца» волей-неволей приходится быть степенным – а то бы я давно уже свистнул Йормунгарда и помчался в Бухту Подковы, где мы с Элизабет расстались десять лет назад… И такое это было безумное состояние, и то и дело сменялось страхом: а вдруг? А вдруг что не так? А если что-то случилось? И лезла, лезла упрямо в голову новелла, которую рассказывала мне юная мисс Суонн, изучавшая французский язык с гувернанткой. Солдаты, бывшие в плену, возвращались на родину, и жена одного из них, главная героиня, старалась встретить своего мужа как можно лучше. Убрала и украсила дом, приготовила ужин, поставила на стол цветы. И… отправилась встречать его. Но дорогой они разминулись, и солдат, увидев пустой дом, старательно украшенный, цветы на столе и два прибора, решил, что жена его ждет кого-то. Другого. И ушел навсегда.
Черт побери! Все, все дурные мысли за борт! Она придет. Она обещала. Обязательно!
И вот уже показалась знакомая бухта, скалы… И берег все ближе! Я вскарабкался на рею, приказав держать курс к суше. Я вглядывался в берег, рискуя ослепнуть…
Она!.. Моя любимая, единственная! Ее черты я бы угадал и с большего расстояния! И она тоже меня увидела, и заулыбалась, и замахала руками в широких рукавах, и зашептала что-то стоящему рядом с ней мальчику девяти лет. Я отец… С ума сойти можно.
«Голландец» подошел прямо к берегу, прижавшись бортом прямо к земле. По навигационной науке это верный способ потерять корабль, но «Летучий Голландец» - это одно большое исключение из всей навигационной науки… Я схватился за канат и спрыгнул на землю, прямо перед ней.
Наверное, со стороны это смотрелось забавно. Мы обнимались и целовались, забыв обо всем…
- Уилл, - прошептала моя любимая, отстраняясь. – Билли…
Я посмотрел на малыша. Он стоял насупившись. Ну как же, взрослые люди, а занимаются такой ерундой – поцелуями! Какой-то совершенно незнакомый мужик обнимает его мать, а она делает вид, что так и надо!
- Тебя зовут Билли, сынок? – спросил я.
- Билли Тернер, - сурово поправил меня малыш. Точь-в-точь как я сам, нанимаясь юнгой!..
- Ну что, Билли, - я вдруг понял, что совершенно не умею разговаривать с детьми. Хотя, так, наверное, у всех папаш бывает… - Похоже, я – твой отец, Билли.
Малыш – хотя какой он малыш, в девять с лишним лет! - задумчиво осмотрел меня, закусив губу.
- Мама говорит, мой отец оружейник, - вынес он вердикт. – А ты пират.
- Я пират? – я, не выдержав, расхохотался. Присел, чтобы сравняться с сыном взглядом. – Вот, значит, как мама говорит? А я что же, похож на пирата?
- Похож, - кивнул Билли.
- Ты не видел настоящих пиратов, Билли, - я поднялся и обнял Элизабет, наслаждавшуюся этой сценой. – Или это тебе мама понарассказала? Ну что, пойдем домой? Команде я дал отгул на сутки…
- А твой отец? – спросила Элизабет.
- Останется на берегу, сказал, устроится на какое-нибудь судно. Он теперь свободен… Как и я
Мы вошли в дом. Не губернаторские покои, но выгодно отличался от того, какие обычно жилища на Тортуге. Забавно… Вот как раз о таком я когда-то мечтал. Чтобы уютный дом, и мирная работа, и любимая жена, и сын… Но все это – не сразу, а обязательно после невероятных приключений… Иначе было бы слишком скучно.
Элизабет указала глазами на темный угол – я достал и поставил на стол сундук, в котором гулко и ритмично стучало мое сердце.
Я снял с шеи шнурок, который носил десять лет. Отомкнул замок и откинул крышку. Дотронулся – сердце бешено пульсировало…
Калипсо, мысленно позвал я. Десять лет я честно исполнял возложенный тобой долг. И десять лет дожидалась меня моя любимая. Калипсо, возьми же теперь назад свой дар!..
И сердце покрылось вдруг искрами, сияющей пылью… И рассыпалось солнечными бликами, и застучало в моей груди! И медленно, точно нехотя, затянулся длинный багровый шрам…
Ну, вот я и вернулся…
- Мама! – звонко закричал вдруг вбежавший (и когда успел выбежать?) Билли. Посмотрел на меня и добавил: - Папа!.. Там…
- Что, Билли?
- Корабль уплывает! А другой приплывает.
Мы вышли из дома. «Летучий Голландец» делал прощальный круг по бухте. За штурвалом стоял боцман. Все правильно… Нового капитана избирает команда. В добрый путь, ребята! Семь футов под килем…
А вместо «Голландца» перед нами на морской глади покачивался другой бриг. Легкий, изящный, и в то же время очень мощный. Под бушпритом застыла деревянная фигура – морской змей с оскаленной пастью. На корме виднелись медные, потемневшие от воды буквы, складывающиеся в название.
«Левиафан».
Ну что ж, дружок…
- Пап, это теперь твой корабль? – шепотом спросил меня Билли, хватаясь за мою руку.
Я улыбнулся и оглянулся на Элизабет. «Мой сын моряком не будет!» - говорило ее очаровательно сердитое личико.
- Пока да, Билли… Сейчас он мой. А потом… кто знает. Похоже, он будет твой!
* * *
- Li Nata
- Сообщения: 7557
- Зарегистрирован: Чт дек 04, 2008 10:22 pm
- Реальное имя: Наталья
- Благодарил (а): 59 раз
- Поблагодарили: 120 раз
- Контактная информация:
Re: Liana - Левиафан
Красиво. Так радостно за Уилла, которого в этот раз дождалась Элизабет. Видно, как автору дорога эта пара. И да, идея с морской зверушкой, которая должна быть у каждого капитана ЛГ, просто супер! Правда, василиск из Поттера мерещится)
- Во всяком случае, весь город перестанет смеяться над вами.
- Жаль!!! Я никогда не боялся быть смешным... Это не каждый может себе позволить.(с)
- Жаль!!! Я никогда не боялся быть смешным... Это не каждый может себе позволить.(с)
- Alyona
- Сообщения: 2250
- Зарегистрирован: Вс дек 18, 2011 10:17 pm
- Откуда: Харьков, Украина
- Благодарил (а): 33 раза
- Поблагодарили: 47 раз
- Контактная информация:
Re: Liana - Левиафан
А автор-та же Liana, которая "Морского дьяволёнка" написала?
Нет ничего прекраснее фрегата под парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Храбрецы не живут вечно, но трусы не живут вовсе
Храбрецы не живут вечно, но трусы не живут вовсе
- Li Nata
- Сообщения: 7557
- Зарегистрирован: Чт дек 04, 2008 10:22 pm
- Реальное имя: Наталья
- Благодарил (а): 59 раз
- Поблагодарили: 120 раз
- Контактная информация:
Re: Liana - Левиафан
Думаю что да. Я пришла в фандом позже.
Добавлено спустя 3 минуты 40 секунд:
Добавлено спустя 3 минуты 40 секунд:
Несомненно, она.Li Nata писал(а):Автор: Liana Название: «Морской дьяволенок». Сиквел к «Левиафану»
- Во всяком случае, весь город перестанет смеяться над вами.
- Жаль!!! Я никогда не боялся быть смешным... Это не каждый может себе позволить.(с)
- Жаль!!! Я никогда не боялся быть смешным... Это не каждый может себе позволить.(с)
- Alyona
- Сообщения: 2250
- Зарегистрирован: Вс дек 18, 2011 10:17 pm
- Откуда: Харьков, Украина
- Благодарил (а): 33 раза
- Поблагодарили: 47 раз
- Контактная информация:
Re: Liana - Левиафан
Спасибо))
Нет ничего прекраснее фрегата под парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Храбрецы не живут вечно, но трусы не живут вовсе
Храбрецы не живут вечно, но трусы не живут вовсе
- Елена Бочарова
- Сообщения: 1974
- Зарегистрирован: Ср мар 09, 2011 10:51 am
- Реальное имя: Елена
- Откуда: самара
- Благодарил (а): 99 раз
- Поблагодарили: 35 раз
Re: Liana - Левиафан
Действительно, красиво, романтично и с любовью. Славно получилось.
Живем один раз, но зато каждый день.
Не бойся делать то, чего не умеешь. Ковчег был сооружён любителем. Профессионалы построили "Титаник".
Не бойся делать то, чего не умеешь. Ковчег был сооружён любителем. Профессионалы построили "Титаник".
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 24 гостя