Lupa - Удачное приобретение

Здесь размещены фанфики по разным Фандомам. В случае большого количества фанфиков на один Фандом, по нему создается отдельный подфорум.

Модераторы: piratessa, ovod, Li Nata

Сообщение
Автор
Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#13 Сообщение Lupa » Вт май 17, 2011 3:40 pm

От этого простого жеста мое собственное сердце тоже едва не остановилось. А ну как мы в чем-то ошиблись, и оно больше не забьется? А ну как мы неправильно подсоединили трубки, и Эдвард уже никогда не очнется? Глаза его были закрыты, а значит, определить, притворяется он или нет, я не могу – пока не останусь с ним наедине. Но хватит, хватит бояться, дура – одернула я себя. Аккумулятор в порядке, насос работает, кровь резво бегает по сосудам, а остальное поправимо.
Я перевела дух.
– Ларри, голову тут оставлять нельзя. В воздухе будет полно пыли, весь наш труд может пойти насмарку.
– И что ты предлагаешь? – Ларри вопросительно посмотрел на меня.
– Предлагаю отбуксировать это все ко мне в комнату. Только одна я не донесу – тяжеловато будет.
– Хорошо. – Ларри наскоро обтер руки ветошью и достал мобильник. – Значит так, парни, мы с Габи тут свою часть работы закончили, поэтому двигайте сюда. И оставшееся оборудование прихватите.
Десять минут спустя в мастерской уже было не протолкнуться. Вновь пришедшие, сгрузив детали и инструменты у порога, столпились вокруг разобранного туловища, цокая языками, восхищенно матерясь и присвистывая. Ларри отрядил мне в помощь Майка – молоденького парнишку-подмастерье – и мы с ним в четыре руки осторожно сложили голову Эдварда, сосуды, аккумулятор и насос в большой ящик и отнесли на второй этаж.
– Ты спускайся и скажи Ларри, что я скоро буду, ладно? – напутствовала я парня, закрывая за ним дверь.
Потом развернулась и прислонилась к двери спиной.
– Эдвард, все в порядке, можешь больше не притворяться.
Сказала и замерла в ожидании.
Казалось, целую вечность спустя веки Эдварда затрепетали и поднялись.
– Ты как? – шепотом спросила я, страшась услышать ответ… а еще больше страшась вовсе ничего не услышать.
– Хорошо, – донесся до меня тихий ответ. – Отец разбирал меня время от времени, так что я привык.
– И ты молчал! – возмутилась я. – Я тут чуть сердечный приступ не заработала, а ты…
– Извини. Но он никогда не разбирал меня полностью… и не вынимал…
Он не договорил, но я поняла, что Эдвард имеет в виду свою «кровеносную систему».
– Ладно, проехали. Слушай, мне придется сейчас уйти, скорее всего, до вечера, а может, и за полночь задержусь – я неплохой механик, моя помощь придется кстати, а чем больше рук, тем раньше мы закончим. – Я понимала, что говорю слишком быстро и взволнованно, будто оправдываюсь за то, что придется оставить Эдварда одного, да еще без возможности двигаться.
– Я подожду.
Эдвард с любопытством оглядел возвышающиеся вокруг детали.
– Это… мое?
– Угу, – я кивнула, одновременно прикидывая, чем бы таким его занять до моего возвращения. О, идея! – Эдвард, ты музыку любишь?
– Не знаю. Наверное.
– Тогда давай я оставлю тебе плеер… вроде он заряжен. Я бы дала тебе электронную книгу – помнишь, я тебе ее показывала – но тогда тебе придется все время держать стилус зубами, а это не слишком-то удобно.
Я покопалась в рюкзаке, достала свой видавший виды плеер, включила – он был заряжен наполовину, так что до вечера бы всяко хватило – настроила плейлист и подошла к комоду, куда мы с Майком взгромоздили ящик. Аккуратно пристроив наушники на голове Эдварда, я принялась жать кнопку громкости.
– Скажешь, когда достаточно…
– Достаточно.
– Ну как, нравится тебе?
Судя по всему, Эдвард хотел кивнуть по привычке, но когда от тебя осталась одна голова, сделать это несколько… затруднительно, поэтому моему молчуну пришлось отвечать:
– Да.
Я оглядела ящик и решила, что Эдварду будет неудобно лежать среди груды деталей. Забавно, как роботу может быть неудобно? Но отчего-то я была в этом уверена. Поэтому снова залезла в рюкзак – на сей раз за одеялом. Уложив голову на мягкую ткань, я улыбнулась:
– До вечера, Эдвард, – и быстренько смылась из комнаты.
В мастерской уже вовсю кипела работа: кто-то что-то чистил, кто-то разбирал недоразобранное; трое человек во главе с Ларри сгрудились над сердцем Эдварда, очевидно, обсуждая его устройство.
– Ларри, что мне делать? – с порога спросила я.
Он поднял на меня глаза и выпрямился.
– Принцесса, я помню, что тебе всегда неплохо удавались чертежи…
– Но у меня нет образования, – запротестовала я, мигом догадавшись, куда он клонит.
– Я тоже самоучка, а ко мне спецом прилетают за консультацией ведущие конструкторы таких монстров автомобилестроения, что ты бы не поверила, если бы я их тебе назвал. Так что не выделывайся, а бери отсюда все бумаги и иди-ка ты ко мне в фургон – будешь отвечать за те новые детали, о которых мы говорили. Ребра и все такое. И в твоих же интересах сделать эти чертежи как можно быстрее. А потом я позвоню своему человечку, и мы их отвезем на завод.
– А нельзя перенести комп и планшет ко мне в комнату? Мне наверняка понадобится куча уточнений, а со второго этажа бегать куда ближе, чем от ворот.
– Это ты у Дика спроси, – Ларри кивнул в сторону окна. – У него электростанция. Держи ключи, пароль ты знаешь.
– Угу.
Я вздохнула, сгребла со столов и планшета чертежи, относящиеся к корпусу, оставив Ларри те, что касались внутренней начинки, и поплелась во двор. Там, после недолгих поисков отловив Дика, получила от него исчерпывающую информацию о невозможности прямо сейчас пробросить кабель на второй этаж.
– Я же сказал, нужна времянка, – горячась, объяснял он. – Договоренность с коммунальными службами у меня уже есть, но работы начнутся завтра. А электростанцию сейчас перегружать не дам, иначе все встанет.
– Ладно, не кипятитесь, я просто спросила, – пробормотала я и, перехватив бумаги поудобнее, направилась к машине Ларри.
Это был вместительный фургон из тех, что называют автокемперами, – с душем, туалетом, кухней, спальней и даже небольшим кабинетом. Вот там-то я и расположилась. Несколько минут, пока включался комп, посидела, собираясь с мыслями и вспоминая слегка выветрившиеся от неиспользования навыки.
А потом выдохнула и принялась за работу.
Очнулась я, когда на часах было далеко за одиннадцать. Потому что заявился Ларри и погнал меня спать, предварительно всучив сэндвич с ветчиной и бутылку холодного пива, что было весьма кстати – про ужин я забыла напрочь. И про Эдварда тоже. Как он там, один и не в состоянии пошевелиться? Виновато кусая сэндвич, я поползла домой, благо парни Дика развесили кругом фонари, и теперь можно было не бояться вписаться во что-нибудь неожиданное.
Эдвард был там, где я его оставила. «Ну да, – ехидно заметил внутренний голос, – а ты думала, он сбежит на Ямайку?» Глаза его были закрыты. Я приблизилась, поставила еду на комод возле ящика и, выключив плеер, подцепила наушники.
– Привет. Скучал?
Он посмотрел на меня своими чуть печальными глазищами, пробивая очередную брешь в моем сердце. В последнее время это случалось все чаще.
– Не очень. Я привык быть один.
Ну да, я помню. Помню, как ты ходил за мной все эти дни, будто привязанный. Нельзя к этому привыкнуть. А если так случилось, значит, что-то важное ты внутри себя потерял.
– А я с чертежами возилась, – сообщила я. – Ваяю тебе облегченный корпус. И вообще… Должно получиться здорово, прочности хватит на века.
– На века? – Эдвард вскинул свои несуществующие брови. – Это очень долго.
– Ага, будешь ты у меня почти бессмертный. Коннор МакЛауд, только без катаны.
Конечно, Эдвард мою шутку не оценил.
– Значит, я буду жить и после того, как ты умрешь?
Опа! Вот кто меня тянул за язык! Самое время сейчас для обсуждения подобных вопросов. О жизни, Вселенной и вообще, блин!
– Да, наверное…
Нужно же было хоть что-то ответить.
Эдвард закрыл глаза. Черт-черт-черт! Я не собиралась доходить до этого, я не хотела… Черт! Надо что-то делать, причем очень быстро.
– Эдвард, посмотри на меня, – громко сказала я.
Он встрепенулся.
– Люди умирают. И всё вообще умирает рано или поздно. Даже Солнце когда-нибудь погаснет. У всех свой срок, как это ни банально звучит. Да, велика вероятность, что ты переживешь меня, мою дочь и ее детей, но не факт. Тебя может придавить, коротнуть, сломаться что-то в мозгах, потому что в них мы копаться не будем. Родители иногда переживают своих детей, хотя я и считаю это ужасающей несправедливостью мироздания. Но правда в том, что никто не знает, что будет дальше. И ты не волнуйся по этому поводу. Не стоит слишком много думать о жизни и смерти, а то так и утонуть в мыслях недолго. Ты понял меня?
– Да, я понял. Спасибо.
Кажется, Эдвард уверился, что может умереть раньше меня, и успокоился на этот счет.
Я дожевала свой ужин, попутно делясь с Эдвардом новостями о начавшемся ремонте. Сам он, понятное дело, увидеть этого не мог (чему я втайне, признаться, радовалась и очень надеялась, что к тому времени, как мы соберем его обратно, он окажется достаточно подготовлен к зрелищу родного дома в лесах, а сада – в рытвинах и по уши в строительной технике), так что я рассказала ему примерный план работ, о котором мне поведал Дик.
Надо было ложиться спать – уже за полночь.
– Тебе включить плеер обратно? Там еще остался заряд.
– Нет, не надо.
– Как скажешь. Если что – зови меня, я постараюсь проснуться.
Еще раз проверив, удобно ли Эдварду – точнее, его голове – лежать в одеяле, я быстро поцеловала его в лоб, пожелала покойной ночи и юркнула в поджидавший меня на кровати спальник.

Башня возвышалась передо мной – ажурная, легкая, красивая. Полуразрушенная. Внутри было не продохнуть от паутины, и я раздвигала и раздвигала ее, пытаясь пробиться наверх. Я знала – мне нужно попасть на самый верх. И там, в комнате, будет Принц. Мне бы только дойти, и тогда, может быть, все кончится хорошо.
Последний раз редактировалось Lupa Чт июн 25, 2015 9:20 pm, всего редактировалось 2 раза.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#14 Сообщение Lupa » Ср июл 20, 2011 2:36 am

Три последующие недели прошли под знаком Жучки. В смысле, я с утра до ночи впахивала, как ломовая лошадь, краем глаза отмечая происходившие с домом перемены. За это время мне пробросили времянку до второго этажа, что позволило работать, не отходя далеко от… головы Эдварда. Да, так, пожалуй, будет правильно. По большей части я сидела, закопавшись в чертежи и схемы, и тут подсказки Эдварда были просто неоценимы. Но помимо этого мы с Диком просто поселились в местной администрации и библиотеке – во всяком случае, я. Несмотря на то, что городок был маленький, архив прессы оказался поистине громадным – хотя, справедливости ради, в него ведь стекались газеты со всего округа. А уж как я выбивала из архивариуса в администрации доступ к «документам личного характера», как он их называл – битва за Средиземье просто отдыхала. Назгул фигов пополам с дементором, всю душу из меня вынул… Угу, душу вынул, ум вложил, вот я зажил – не тужил… Бред-то какой в голову лезет. Неплохо бы и отдохнуть, а то грохнусь при Ларри в обморок, он с ума сойдет.
Короче, я, пока не выяснила все про прежнего хозяина – не успокоилась. Даже узнала, где он похоронен, хотя, в отличие от сведений о каменоломне, из которой брали камень для дома, эта информация особой смысловой нагрузки не несла, разве что для Эдварда. Кстати, упоминания о похоронах его тезки я тоже не обнаружила и, памятуя о посмертной фотографии, сделанной в Абердине, предположила, что тот Эдвард был похоронен в Англии. Но вообще странное ощущение: сидишь и читаешь короткую статью в местной ежедневной газете от 29 декабря 1920 года, в которой рассказывается о страшной находке, сделанной местной же полицией, в которую обратился молочник – ему показалось странным, что хозяин вот уже третий день не забирает с крыльца бутылки с молоком. В огромном стылом доме, в заставленном таинственными механизмами холле, на полу было найдено тело хозяина. Следов насильственной смерти не обнаружено, кроме странных порезов на щеках, носящих, однако, посмертный характер; по заключению судмедэкспертов тело пролежало так не больше недели. Ну да, вряд ли молочник работал в Рождество. А я все сидела, сидела… и представляла, каково это – находиться в одном доме с трупом. И не просто там каким-нибудь левым жмуриком, а телом фактически родного отца, единственного человека, которого ты в жизни знал. И ты не можешь ничего сделать. Ни отнести его куда-нибудь в более подходящее, нежели каменный пол, место, ни укрыть толком, ни даже позвать на помощь. Потому что ничего-то ты не знаешь о мире снаружи, не успел он тебя научить… И вот ты прячешься в самый дальний угол, может, на тот же чердак, лишь бы только не видеть того, во что превращается труп после смерти, – или наоборот, сидишь рядом, не в силах отойти и… бросить его тут одного. Да, от одного этого можно серьезно поплыть крышей.
А газета та до сих пор выходит. Сама видела. Выверты истории.
Потом я еще пролистала вперед, нашла пару упоминаний про дом. Поскольку никаких наследников «дома на холме» не обнаружилось ни в США, ни в Великобритании, он оказался в «подвешенном» состоянии, которое вскоре разрешилось, поскольку дом был продан с аукциона за долги покойного владельца. И с тех пор кочевал от одного агентства недвижимости к другому – никто не хотел его покупать – и дряхлел, осыпался, разрушался... Вместе со своим единственным обитателем.
Чуть позже я выкроила время, чтобы съездить на кладбище, где разыскала два надгробия с полустертыми надписями. Время не пощадило камень. Я присела на корточки, подивившись тому, насколько мистер Ричард Гетсбэри оказался предусмотрителен по поводу своей смерти, оставив подробные указания, как и где следует его похоронить, и даже оставив под это дело некую сумму, – и насколько он был беспечен в отношении своего детища, которое явно любил, как сына. Или он действительно привык считать того сыном, забыв о том, что настоящий сын давным-давно покоится где-то в английской земле? А может, у старика просто начался Альцгеймер, и он перестал различать прошлое и настоящее… Я положила на каждую могилу по букетику фиалок и ушла, пообещав себе как-нибудь сводить сюда Эдварда. Когда вся эта эпопея с ремонтом закончится.
После короткого перерыва на сентиментальные копания в документах, я снова впряглась в работу. И еще неделю спустя настолько выдохлась, что Ларри, осмотрев мою тушку придирчивым оком, назначил мне принудительный отдых на несколько дней. А тут и дожди начались.
Как я ни старалась, к мастерской меня особо не подпускали, поэтому ничего не оставалось, кроме как продолжить исследование дома. Впрочем, поразмыслив, я решила ограничиться своей комнатой, вернее, комнатой бывшего хозяина. Чтобы не оставлять Эдварда одного – он и так уже, кажется, выучил наизусть весь репертуар моего плеера. Хватит. Он и так слишком долго был один, а сейчас еще и двигаться не может.
В комнате же единственной достойной внимания вещью, на мой взгляд, было то старинное бюро, в котором я когда-то – кажется, много-много лет назад, хотя на деле прошло не более двух месяцев, – отыскала ключи от сундучка с фотографиями. И теперь я сидела перед ним на пыльном полу. Справа – ящик с инструментом, на всякий случай, слева – ящик с головой Эдварда, чтобы ему было лучше видно.
– Можно? – спросила я.
– Что – можно? – не понял меня Эдвард.
– Можно мне вскрыть бюро? Как-никак, оно принадлежал твоему… отцу.
Я хотела сказать «создателю», но это слово было каким-то… неправильным, что ли.
– Да, пожалуйста, – ответил Эдвард. И добавил зачем-то. – Отец умер.
Мне показалось, что он так и не понял, почему я спрашивала у него разрешение.
Как бы то ни было, я принялась открывать все отделения и ящики подряд, начиная с самого верха. Бумаги, какие-то безделушки, сломанные перьевые ручки, письменный набор с засохшими в чернильнице чернилами, стеклянный флакон с теми же чернилами, карандаши, писчая бумага, снова документы… По мере того, как росла гора предметов, росло и мое разочарование. Нет, это могло представлять интерес, но ничего сенсационного. Не то чтобы я мечтала о каких-то сокровищах, золоте там, однако неистребимое детское желание найти что-то чудесное не давало покоя. Наконец не осталось ни одного не вытащенного ящика, ни одной запертой дверцы (тут мне пригодился набор отверток), а чуда так и не произошло.
– Все, – вздохнула я, поворачиваясь к Эдварду. – Жаль…
– Отец любил тайники, – невпопад отозвался Эдвард. – Здесь есть потайное отделение.
– Как? – взвилась я. – Где?
– Сзади. Я видел.
– И что там было?
– Не знаю. – Эдвард посмотрел на меня. – Отец не показывал.
Я пораскинула мозгами, поиграла бровями, сморщила нос: в общем, изобразила бурный мыслительный процесс, потом решительно отодвинула бюро от стены. Сзади была гладкая стенка, какой и положено быть у мебели. Я заглянула в отверстую пасть бюро спереди, потом опять назад, слева, справа… ага. Вроде бы слева пространство меньше. Возможно, там двойная стенка. Я провела рукой по задней стенке, потом по днищу и нащупала какую-то пимпочку. Нажала. С жутким скрипом часть стенки чуть отъехала в сторону и застопорилась. Я всунула в щель одну из отверток и с трудом сдвинула стенку еще дальше, расширяя отверстие, а потом окончательно открыла потайное отделение руками. Каждое мое действие сопровождал все тот же ужасающий скрип. Видимо, механизм заржавел.
В отделении обнаружилось насколько одинаковых тетрадей в черных кожаных переплетах. Без каких-либо опознавательных знаков. Наугад я раскрыла одну из них, пролистала. Судя по записям и мелькавшим время от времени датам, это был дневник. Дневник старого мистера Гетсбэри.
Дневник отца Эдварда.
Когда я сказала Эдварду об этом, он ничего не ответил.
– Ты не знал, что отец вел дневник? Никогда не видел?
– Никогда.
И снова молчок.
Да что ж такое! Просто клещами из него слова вытягиваю!
– Тебе обидно, что отец что-то скрывал от тебя?
– Нет. – Эдвард опять надолго замолчал; я уже не знала, что и думать, когда он спросил меня: – Дневник – это ведь что-то личное?
– Ну… да, – с сомнением протянула я. – Предлагаешь положить на место и сделать вид, что мы их не находили?
Черт, а ведь скажет: «Да», – и что тогда? Я так хотела их прочитать!
– Нет, не нужно. Ты этого не хочешь.
Телепат фигов!
– Не хочу. Но решать тебе. Можно мне их изучить? Я буду читать вслух, чтобы ты тоже знал. Или ты этого не хочешь?
– Хочу, – просто ответил Эдвард, и я впервые подумала, что, возможно, он тоже мало знал о своем отце и стремился узнать побольше. Будто оживляя таким образом чудаковатого и, что уж там, малость эгоистичного старого изобретателя.
– Тогда ладно.
Кряхтя, я перетащила ящик с Эдвардом на свою кровать, уселась рядом, пересмотрела дневники и разложила по порядку по датам. Взяла самый первый по счету, открыла…
И начала читать.
Последний раз редактировалось Lupa Чт июн 25, 2015 9:21 pm, всего редактировалось 1 раз.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#15 Сообщение Lupa » Ср ноя 16, 2011 9:52 pm

Примечание автора: Я тут немного поколдовала с цифрами, чтобы уложить кое-какие исторические события, поэтому даты немного сдвинулись. Я поправила в тексте, но на всякий случай и тут отпишусь: фото "папа, мама и ребенок" было сделано в 1863 году, посмертная фотография Эдварда - в 1889 году. Старик-изобретатель умер в 1920.
____________________________________________________________________________

31 августа 1861 года.
Сегодня первый день моей новой, настоящей жизни. Сегодня у меня родился сын. Прежнее мое существование представляется мне не столь значительным, но это я посчитал достойным своего рода летописи. Поэтому и завел этот дневник. И вот первая запись. Мы с Амандой так мечтали о ребенке. Она отчего-то была уверена, что родится мальчик, и я заразился ее спокойной уверенностью. Мы даже заранее выбрали имя – Эдвард. Поистине королевское.


Потом шло множество записей, посвященных едва ли не каждому вздоху младенца и наполненных свойственным молодым родителям восторгом настоящих пионеров. Я пропускала по нескольку месяцев, зачитывая вслух лишь наиболее любопытные с моей точки зрения моменты, а также замечания Ричарда, касающиеся его работы в некоем конструкторском бюро, пока наконец эта тетрадь не кончилась. В начале следующей тетради Эдварду было около пяти лет. Здесь впервые появилось упоминание о способностях мальчика как художника.

12 мая 1866 года.
Эдвард проявляет поразительную чуткость к миру. Он способен запомнить любое место, где они бывают с матерью, и после по памяти нарисовать его – с соблюдением перспектив и пропорций, какие не встретишь и у иных взрослых, – дополнив и населив его причудливыми зданиями, существами и растениями. Недавно я с изумлением – и с великим трудом – узнал наш родной Стерлинг. При некоторой наивности, характерной для детского рисунка, он, тем не менее, прекрасно изобразил улицы и мост. Но рисунок был полон чудных созданий – крылатых кошек, сиреневых рогатых лошадей и полосатых медведей с перепончатыми лапами. Все они в шляпах и с зонтиками прогуливались перед стрельчатыми и крутобокими домами голубого и желтого кирпича. Клянусь, я бы решил, что Эдвард прочел сочинение мистера Кэррола, если бы не был твердо уверен, что Аманда не читала ему ничего подобного, а сам Эдвард не мог достать книгу из запертого шкафа.


В дальнейшем я также не стала подробно зачитывать каждую запись в дневнике, останавливаясь по-прежнему лишь на тех, которые казались интересными.

6 марта 1872 года.
Мы переехали в Лондон: мне предложили лучшее место, так что наше семейство смогло позволить себе жить в столице. Мы остановились у дяди Аманды – он держит книжную лавку, квартира над которой также принадлежит ему, а так как мистер Бэскот – старый холостяк, то наше присутствие оказалось ему только в радость. Что же касается Эдварда, то он в буквальном смысле поселился в магазине и не собирается покидать его, пока не прочтет все книги, в нем содержащиеся. Сперва я хотел отдать его в школу, но Аманда воспротивилась, и дядя поддержал ее, заявив, что сам прекрасно обучит мальчика. В конце концов сошлись на том, что я найму для Эдварда учителя рисования.

5 сентября 1878 года.
Эдвард хочет стать художником, и его решение, по всей видимости, твердо. Даже бедный и унылый вид Милсона, его учителя, не может поколебать его уверенность. Аманда заламывает руки и рыдает, ежевечерне умоляя меня, чтобы я уговорил Эдварда подумать о карьере архитектора, которая представляется ей более престижной. Что до меня, то я не знаю, что думать, как поступить. С одной стороны, мне импонирует твердость сына, в котором все чаще проступают черты моего характера (я уж было всерьез опасался, что мать воспитала его по своему образу и подобию, сделав слишком мягким и мечтательным для юноши). Но с другой стороны, я не понаслышке знаю, как трудно пробиться в жизни, если следуешь исключительно велениям своего сердца: как тяжко мне было первое время, никому не известному мелкому инженеришке. Поскольку я отказался получить, подобно отцу и брату, юридическое образование, то почти не получал от них поддержки. С каким трудом отец Аманды дал согласие на наш брак – ведь я был не преуспевающим адвокатом с известной фамилией, а витающим в облаках изобретателем без гроша в кармане.
В то время я даже думал иногда перебраться в Америку, эту благословенную страну великих возможностей, где рассчитывал стать «человеком, который сделал себя сам». Однако Аманда стала моей женой, а вскоре в США разразилась гражданская война, и я возблагодарил бога, что остался в родной Англии.

17 ноября 1879 года.
Эдвард поступил! Теперь он студент школы Королевской академии искусств. Аманда, похоже, смирилась с тем, что наш любимый сын станет живописцем. Я же, поразмыслив, пришел к выводу, что всякий человек имеет право идти своей дорогой, стезей, которую он выбрал сам. И пусть мое сердце сжимается при мысли о трудностях, которые встретит Эдвард на этом пути, но зато я не услышу от него горестных упреков в том, что, выбрав за него, я лишил его душу устремлений, а жизнь – смысла. Потому что живопись – это сам Эдвард. Даже в минуты раздумий он умудряется делать невероятно точные и выразительные наброски.

24 июля 1884 года.
Мы снова переехали. Прибыль от патентов на мои изобретения оказалась столь велика, что у нас появился небольшой штат слуг и собственный выезд. Аманда радуется, как ребенок: все эти блистательные семейства высшего света, которые прежде не обращали на нас внимания, теперь наперебой шлют приглашения на приемы. Мне приходится сопровождать ее, хотя один бог знает, насколько мне не по душе все это дутое лицемерие. К счастью, Эдварду пока удается избежать этой муки – он оправдывается тем, что учеба и выставки съедают все его время. Правда, перед матерью он умалчивает, что выставка была всего одна, и его необычные картины приняли довольно прохладно. Впрочем, это не помешало Эдварду получить заказ на портрет. Он признался мне по секрету, что заказчик, владелец банка «Уорден и сыновья» мистер Уорден, – дядя его приятеля Джона. Дядя будто бы любит представлять себя благодетелем и поддерживать юные дарования. Единственное условие – чтобы не было никаких крылатых кошек. Мое разыгравшееся воображение в ту же секунду подбросило мне образ тучного представительного банкира в окружении крылатых кошек. Я не помню, чтобы когда-нибудь так смеялся. Эдвард пообещал, что специально для меня пририсует их на каком-нибудь эскизе будущей работы.

8 мая 1885 года.
Мистер Уорден остался весьма доволен работой Эдварда. Он даже пригласил его на бал, устраиваемый им в честь шестнадцатилетия дочери. Это будет первый бал в новом Сезоне. Эдвард очень волнуется: кажется, он совсем перестал спать.

3 июля 1885 года.
Определенно, наш сын влюбился. И я точно знаю, в кого, – в мисс Мэри Уорден. Эдвард целыми днями только о ней и говорит. Посвящает ей рисунки и, кажется, пишет стихи. Надеюсь, ему не придется столкнуться с тем неприятием, с которым когда-то столкнулся я, – отец Мэри известен как человек довольно прогрессивных взглядов, и пусть сам Эдвард пока не очень успешен на поприще живописи, но, благодаря моим успехам, он считается хорошей партией. Думаю, стоит ждать скорой помолвки, если только нерешительность Эдварда не сослужит ему дурную службу. В таких делах он все еще слишком походит на мать. Аманда долго боялась пойти против воли отца.

27 марта 1886 года.
Эдвард стал частым гостем в доме Уорденов. Иногда у меня складывается впечатление, что он бывает там чаще, чем в родном доме. Я не сомневаюсь, что этим летом следует ждать помолвки. Если бы только не его нерешительность! Думаю, нужно серьезно поговорить с ним. Я видел мисс Мэри на одном из приемов, и она показалась мне весьма ветреной особой. Кроме того, она красива и всегда окружена множеством поклонников, многие из которых могут показаться мистеру Уордену куда более выгодной парой для дочери, нежели начинающий художник.

11 августа 1886 года.
Наконец-то! Эдвард попросил руки Мэри, и она согласилась. Я прежде не видел в его глазах такого счастья. Кажется, улыбка поселилась не только на его лице, но и во всех членах. День и ночь он рисует свою нареченную: фея, волшебница, ангел, лукавый эльф – какие только образы Эдвард не выдумывает, чтобы выразить свой восторг и обожание! Я так рад за него.

20 февраля 1887 года.
Случилось ужасное несчастье! Мистер Уорден проигрался на скачках и задолжал огромные деньги. Газеты пишут, что его банк на грани банкротства, и требуется большое финансовое вливание, чтобы он остался на плаву. Эдвард выглядит больным: он думает, что их свадьба с Мэри не состоится.
Все висит на волоске.

7 марта 1887 года.
Мистер Уорден объявил помолвку расторгнутой. Мэри вернула Эдварду кольцо и все письма и подарки. Он совершил ответный жест вежливости и заперся в своей комнате. Я боюсь туда заходить, боюсь заговорить с собственным сыном. Это страшно.

2 апреля 1887 года.
Причина разрыва выяснилась довольно скоро. Генри, один из тех молодых людей, что увивались за Мэри, оказался сыном члена палаты лордов. Я помню его – поверхностный франтоватый юнец, не имеющий собственных суждений ни по одному вопросу. Но его отец баснословно богат; он выкупил все векселя мистера Уордена и подарил их сыну. Но самое худшее то, что Мэри не выглядит грустной или тоскующей. Я подозреваю, что быть женой лорда для нее более лестно.
А Эдвард совершенно раздавлен. Аманда плачет целыми днями. Я не знаю, как мы все переживем этот удар.

31 августа 1887 года.
Сегодня у Эдварда день рождения. Он впервые вышел из комнаты больше, чем на полчаса, и ничто в его лице не напоминало о перенесенных страданиях. Я совершил постыдный поступок: воспользовавшись отсутствием Эдварда, прокрался в его спальню. Первое, что я увидел – обгорелые клочки бумаги в камине: Эдвард жег свои рисунки. Я поднял один. Господи, какой кошмар! Всю боль своего сердца мой бедный мальчик выплеснул на безмолвную бумагу, видимо, желая уберечь нас. Ни словом, ни жестом он не выдал своего горя. Не знаю, что страшнее, – слезы и стоны или этот немой крик.

16 декабря 1887 года.
Эдвард совсем ушел в себя, в мир своих чудесных фантазий. Он не замечает ничего вокруг, кажется, он даже не знает, что приближается Рождество. Он снова рисует, и эти картины прекрасны. Глядя на них, мне хочется плакать. Почему, ну почему такое нежное сердце оказалось разбитым? Господи, я знаю, что ты никому не посылаешь сверх того, что он может вынести, но мой сын…
Неделю назад в газете поместили объявление о бракосочетании Мэри Элис Уорден и Генри Фредерика Чарльза Бартонуолла. В лице Эдварда не дрогнула ни одна черта, он по-прежнему был тих и приветлив. И это было так невыносимо, что Аманда слегла в горячке. Я боюсь, что она не выдержит. Господи, не дай мне потерять ее!

8 октября 1888 года.
Эдвард совершенно болен. Врачи подозревают чахотку. Они посоветовали нам уехать из Лондона, подальше от его смога и сырости. И от воспоминаний. Мы перебрались в Абердин, славный своим мягким климатом.
От Эдварда осталась лишь тень, и глаза на бледном лице похожи на черные провалы. Мне страшно смотреть в них. Мы с матерью стараемся изо всех сил, пытаясь возбудить в нем жажду к жизни, но все напрасно. Он нас не замечает. И по-прежнему рисует. Рисует непрерывно, забывая про сон и еду. Будто боится не успеть…

19 апреля 1889 года.
Эдвард почти не встает с постели. Аманда молится. Я не вижу выхода. С головой ушел в работу.

2 июня 1889 года.
Эдвард умер.

2 января 1891 года.
Не думал я, что когда-нибудь вернусь к этому дневнику. Но руки сами потянулись к старой тетради. Хм, только посмотрев на дату, я понял, что прошло ровно полтора года со дня…
Нет, не могу.

5 января 1891 года.
Мы в Америке. Аманда настояла. Она не могла больше оставаться в Лондоне, где все напоминало ей об Эдварде. Однажды я вслух вспоминал о своих давнишних планах по переселению в Америку, и Аманда сказала, что это замечательный план. Сперва я не соглашался, но потом… Что ж, мы продали все, что имели, попрощались с друзьями и родными и уехали. Могила Эдварда осталась в Англии, и нас разделил океан, но Аманда готова была пойти на это. «Не хочу, чтобы он и после смерти был вдалеке от родины и любимой», – так она сказала. Думаю, она права.
Нашим новым домом мы избрали Флориду. Здесь тепло, солнечно, и океан совсем близко. Мы поселились в небольшом коттедже в Неверхилле. Город окружен апельсиновыми рощами и невысокими горами. Иногда я думаю: жаль, что Эдвард всего этого не видит, – он бы обязательно нарисовал множество новых картин. Я заметил, что некоторые его пейзажи очень похожи на то, что я вижу здесь.
Жаль, что мы не переехали раньше. Может быть, в этом климате Эдварду удалось бы преодолеть болезнь. Может…

13 сентября 1891 года.
Мы с Амандой почти не разговариваем, а ведь раньше все наши дни были наполнены беседами. Она мучительно напоминает мне Эдварда в его последние месяцы. Она не гуляет, не любуется местными видами, не стремится завести знакомства в местном обществе. Просто сидит и перебирает вещи Эдварда. Чтобы отвлечь ее, я даже завел собаку, но без толку. От отчаянья я отнес некоторые вещи на чердак и, разглядывая картины, вдруг понял, что делать.
Я построю дом. Дом Эдварда. Он будет точь-в-точь, как на картине.

19 мая 1893 года.
Дом построен, и мы перебрались в него. Я впервые за долгое время услышал смех Аманды. Кажется, она наконец-то пришла в себя. Может быть, мы еще будем… если не счастливы, то хотя бы спокойны?

5 ноября 1894 года.
Вчера Аманда целый день гуляла с Монти, а сегодня слегла с простудой. Она так пренебрежительно относится к своему здоровью… А в ответ на мое беспокойство сказала, что все в руках Господа.
Боже, мы все в твоих руках. Не посылай мне больше испытаний.

23 февраля 1896 года.
Сегодня мы с Монти навещали могилу Аманды. Там так тихо, что хочется остаться. Лечь рядом и раствориться в запахе цветов и соленом ветре.
Когда умрет Монти, я останусь совсем один.

3 января 1901 года.
Весь мир вступает в новый век, а я сижу тут, как сыч, и вспоминаю о счастливых временах. Благодаря разумным вложениям, моего капитала хватит, чтобы построить дюжину домов. Делать абсолютно нечего. Чтобы упражнять ум, я конструирую автоматы, намеренно усложняя их. Новое мое творение делает замечательные печенья, которые забирают добрые старушки из местной благотворительной организации. Они же навязывают мне свое общество и наивные душеспасительные беседы. Кажется, в их глазах я закоренелый грешник и еретик – потому что увлекся книгами, в которых содержится хотя бы малейшее упоминание о гомункулусах. Когда-то я прочитал роман миссис Шелли и был потрясен им. Теперь почему-то вспомнил. Наверное, я слишком долго живу в одиночестве.

15 июля 1902 года.
Мои конспекты по созданию искусственного человека занимают уже три тетради; особенно мне помогли труды Парацельса. Однако, увлекшись алхимией, я совершенно упустил из виду собственные умения. Почему гомункулус должен быть из плоти и крови?

24 сентября 1907 года.
Труд мой, по-видимому, так же далек от завершения, как я – от господа бога. Все, что выходит из моих рук, – это многочисленные довольно неуклюжие человекоподобные автоматы. Я перепробовал множество вариантов, я открыл несколько новых соединений, я вновь начал переписываться с ведущими инженерными умами Европы и Америки, мистер Форд лично приезжал, чтобы пригласить меня работать в его компании… И все безрезультатно. Неудачи преследуют меня.

9 декабря 1918 года.
Череда неудачных экспериментов с использованием частиц собственной плоти натолкнула меня на идею попробовать плоть кого-нибудь другого. Возможно, в этом все дело – я слишком стар, и в моих клетках совсем не осталось жизненной энергии. Нужно немного, всего лишь прядь волос либо капля крови… Но кто согласится их отдать сумасшедшему ученому? Не грабить же могилы, в самом деле!

25 декабря 1918 года.
Я нашел! Среди украшений моей дорогой жены оказался перстень с волосами Эдварда. Бедная женщина, она не дожила до этого дня… Как бы она радовалась.

28 декабря 1918 года.
Он моргает, он двигается, он пробует говорить!
Три дня я не отходил от Эдварда ни на шаг. С той минуты, как он открыл глаза. Жаль, что он похож на того Эдварда, каким он был в конце. Но это он, я вернул его, я смог! Господи, я оказался сильнее тебя, сильнее смерти! Теперь все будет иначе.


– Все, это последняя тетрадь. Видимо, твой… отец больше не захотел вести дневник, – сказала я и посмотрела на Эдварда.
Он плакал.
Я тихо встала и вышла из комнаты. Иногда даже самому одинокому человеку нужно немного побыть одному.
Последний раз редактировалось Lupa Чт июн 25, 2015 9:23 pm, всего редактировалось 1 раз.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#16 Сообщение Lupa » Сб ноя 19, 2011 9:07 pm

Дорогие читатели.

Я тут некоторое время раздумывала над продой, где Эдварда будут собирать, и в процессе меня в очередной раз осенило. Не может у Эдварда сердцем быть двигатель - потому что во время работы двигатель расходует топливо, которое в нем находится. А у Эдварда кровь не расходовалась. Так что вместо двигателя сердцем будет насос (хотя двигатель тоже будет, и Ларри не сможет понять, на чем он работает, - этот секрет разъяснится позже). Я прошерстила инет в поисках подходящих типов насосов (а с перистальтическим даже сама работала в лаборатории) и поменяла в описании "начинки" Эдварда двигатель на насос.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#17 Сообщение Lupa » Пн дек 10, 2012 12:30 pm

Мы больше никогда не возвращались к этому дню, не обсуждали то, что узнали из дневников изобретателя. Тогда я просто вернулась через полчаса, решив, что этого времени достаточно для Эдварда, собрала тетради и убрала их обратно в потайное отделение бюро.
А на следующее утро Ларри объявил мне, что закончил работу. Я не поверила своим ушам, но он проводил меня в мастерскую.
Тело Эдварда все так же лежало на верстаке, но теперь оно ничем не напоминало то хаотичное сплетение механизмов, что я наблюдала недели назад. Блестели новенькие титановые суставы, сверкали сосуды из обшитого металлической сеткой пластика, сияли котел-желудок и сердце-насос. Вообще, в теле оказалось на удивление много пластика.
В ответ на мой вопросительный взгляд Ларри со значением поиграл бровями:
– Детка, ты же сама знаешь, что пластик, в отличие от любого металла, практически вечный. Вот мы и расстарались. – Он довольно кивнул на свою команду, стоявшую рядком и скромно потупившуюся – что выглядело чертовски нехарактерно для этих здоровенных и немного грубоватых парней.
– И когда… – я откашлялась, – когда ты собираешься монтировать голову?
– Да хоть сейчас, – расхохотался Ларри. – Только сделаем, пожалуй, небольшой перерывчик.
Дождавшись, когда его ребята покинут помещение, он утянул меня к окну и вытащил из кармана странную штуку, похожую на стимпанковый медальон:
– Зацени, что я выковырял из двигателя! Это было сверху, под крышкой в его центре. Ни к чему не крепилось, и я не вкурил, зачем оно там было вообще.
Я взяла загадочный предмет в руки и положила на подоконник, поближе к свету. Сердцевина медальона состояла из чего-то, напоминавшего темную, почти черную ткань в мелкий-мелкий рубчик. Я осторожно провела по ткани пальцем – и меня как током ударило: волосы. Те самые, которые изобретатель использовал, чтобы оживить Эдварда.
– Ларри, а ты оставил на двигателе эту нишу с крышкой? – с замиранием сердца спросила я.
– Угу, – сумрачно кивнул Ларри, – я что-то струхнул и решил не трогать то, назначения чего не могу понять. Тот мужик был явно совсем того, так что хрен угадаешь, что в этом механизме важно, а что так, для красоты.
– Спасибо, Ларри, – с большим чувством сказала я и чмокнула его в щеку.
Ларри расплылся в широкой улыбке и махнул своей лапищей, явно растрогавшись.
Положив медальон в карман, я вышла из мастерской и поспешила обрадовать Эдварда. Успела как раз вовремя, чтобы отогнать любопытного и вездесущего Тифона, уже успевшего сунуть усатую морду в коробку с головой Эдварда.
– Привет, – весело сказала я, – а у меня для тебя сюрприз!
Эдвард выжидательно уставился на меня. Я в который раз подумала, что, учитывая его немногословность и выразительную мимику, он мог бы сделать отличную карьеру как клоун мим, и невольно заулыбалась. Эдвард неуверенно улыбнулся в ответ.
– Ларри закончил работу! – торжественно провозгласила я.
– Закончил? – переспросил Эдвард.
– Да! Скорее всего, сегодня мы тебя уже соберем. Снова сможешь ходить и все такое, – я неопределенно помахала рукой. – Здорово, правда?
Не услышав ответа, я снова заглянула в коробку. Эдвард, будто бы в задумчивости, смотрел куда-то в пространство. Я внимательно вгляделась в его лицо и поняла, что вижу страх.
– В чем дело? Ты не рад? Что? Что не так?
– А если… если не получится? Если не заработает?
Черт, он озвучил мои потаенные опасения!
Я пожала плечами:
– Не знаю, честно. Но ты не умрешь, я уже обещала тебе. Если не сработает, подключу твою голову обратно к аккумулятору.
– Нет.
Это простое слово резко оборвало мои мысли и готовые сорваться с языка утешительные речи.
– В каком смысле?
– Не надо обратно, – пояснил Эдвард.
– Но ты будешь жить… – растерянно пробормотала я. – Мы с Ларри будем пытаться… Если не получится с первого раза, всегда можно попробовать второй, и третий, и…
– Нет, – повторил Эдвард и посмотрел мне прямо в глаза. – Я не хочу… так. Пообещай.
Сердце мое упало куда-то в пропасть.
– Что пообещать? – глухо спросила я, прикидываясь идиоткой.
Лучшее мое амплуа, чтоб его!
– Если ничего не выйдет, ты не подключишь меня обратно, – спокойно и четко пояснил Эдвард.
– Но… почему? – я никак не могла понять. Зачем действовать так радикально, если есть шанс? Бывает ведь, что с первого раза что-то не выходит, но нужно же что-то делать! Нужно пытаться снова и снова, подниматься, когда падаешь…
– Не хочу жить в коробке.
Я задохнулась.
– Эдвард!
– Не надо, Габи. Пожалуйста.
И я проглотила все преисполненные оптимизма аргументы.
Я – наверное, впервые в жизни – не знала, что сказать.
И я совсем не хотела плакать.
Оно само.
Я сидела на кровати и тихонько всхлипывала. Не знаю, что думал в это время Эдвард, но он вдруг спросил:
– Габи, ты плачешь… обо мне?
Я всхлипнула чуть громче и кивнула. А потом, на случай, если он не видел, добавила:
– Да, придурок ты механический.
– Почему? – забавно, но его удивление было искренним.
– Да потому что не хочу тебя терять! – в сердцах вскричала я. – Потому что привязалась к тебе, как к родному. Потому что ты замечательный!
– Правда?
Нет, я сейчас сама его убью!
Я спустилась с кровати и устроилась на коленях на полу – так, что моя голова оказалась почти вровень с головой Эдварда.
– Нет, блин, шучу я так! Конечно правда, а ты как думал?! Думал, что можно быть вот таким… таким, как ты, влезть в душу, запустить в нее свои лезвия, а потом просто исчезнуть – и все? Фьють – и нету? И я тебя сразу забуду и буду жить весело и припеваючи? Ла-ла-ла и все такое? – мой голос хрипел и прерывался от слез, но я продолжала: – Нет, дружок, не выйдет. Поздняк метаться. Честно, я никогда не думала, что смогу еще к кому-то на этом свете так привязаться, думала, что мой лимит привязанностей исчерпан до донышка. И тут ты… Эдвард, пожалуйста, не заставляй меня… – тихонько попросила я.
Эдвард на секунду прикрыл глаза, открыл – и я поняла, что ничего не вышло. Это было не специально и искренне, но я все же надеялась его переубедить.
– Прости, Габи, – так же тихо ответил он.
Я кивнула и вытерла слезы. Внутри по-прежнему все кипело, но я пыталась справиться с собой, смириться с тем, что выполню его волю, даже если это будет означать его смерть.
Даже если я навсегда потеряю Эдварда.
Я наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Обещаю, – прошептала я.
Вскоре пришел Майк, и мы с ним проделали обратный путь до мастерской, перетаскивая голову, аккумулятор, насос и прочее.
Ларри уже поджидал нас – он все приготовил и сейчас нервно перекатывал перед собой отвертку.
– Ну наконец-то! – приветствовал он наше появление.
Для головы было отведено место на отдельном столике возле верстака, и мы с Майком, поднатужившись, водрузили на него коробку и прочие причиндалы. Ларри демонстративно, с хрустом, вывернул пальцы и зашел к верстаку со стороны шеи тела.
– Ну что, приступим, – возвестил он, и мы приступили.
Сперва Ларри запустил новый двигатель – на всякий случай он и к нему присоединил аккумулятор, потому что, по его словам, «знать не знаю, на чем он работал у старого психа, может, на космических флюидах, а пока не соберем, пусть так». Новый насос работал четко и совершенно бесшумно – пока вхолостую гоняя воздух, но скоро, очень скоро…
На сей раз мы переключали «кровеносную систему» в восемь рук, и удалось обойтись вовсе без потери жидкости. Кровь заполнила новенькие трубки и весело обежала все тело, разбавляя алым блеск металла. Временный насос был остановлен, и теперь слышалось лишь бодрое стрекотание перебранного и отремонтированного двигателя. Настал черед самой головы. Я скрестила пальцы и вместе с Ларри закопалась в сплетение проводов, не желая никому передоверять эту тонкую и сложную работу.
Наконец все было готово.
Ларри щелкнул переключателем, вырубая аккумулятор – и двигатель будто споткнулся. Начал замедляться, останавливаться…
– Давай же, ну давай, – взмолилась я, прижимая руку к груди.
И нащупала в кармане позабытый за переживаниями последнего часа медальон.
– Погоди, Ларри, мы кое-что забыли!
Я откинула крышку на двигателе и сунула медальон в углубление. Ничего не произошло. Двигатель продолжал замедляться. Я запаниковала.
– Включи обратно! – заорала я, в этот момент пуская побоку все, что пообещала Эдварду.
Я не могла просто сдаться и позволить ему уйти. Должен быть шанс.
Ларри посмотрел на меня и сделал знак команде сваливать – все равно их присутствие ничем не могло помочь.
Мы вместе проверили каждый узел в теле, сверяясь с чертежами изобретателя и новыми, сделанными мной. Все было в полном порядке, все должно было работать. Но не работало – мы снова отключили аккумулятор, и мотор не работал. Ларри положил руку поверх моей, в отчаянии вцепившейся в верстак.
– Ну, мы попытались. Я еще в самом начале говорил, что не понимаю, на чем работает этот хренов двигатель, – утешающе сказал он.
Нет!
Не верю.
Там есть что-то еще. Что-то, что понял старик.
Я зажмурилась, вспоминая все, что прочитала в дневниках, все, что видела в записях. И открыла глаза.
Если механика… если наука бессильна, значит, должно случиться чудо. Нужно только подтолкнуть его.
Я закусила губу и перебросила завязанные в хвост волосы через плечо. Как назло, поблизости не оказалось ножниц. Тогда я просто перехватила поудобнее один из «пальцев» Эдварда. Рыжий локон упал на верстак возле бедра Эдварда, и я поспешила подобрать его, чтобы не испачкать.
Откинула крышку углубления, где покоился медальон. Главное – не останавливаться и не задумываться над абсурдностью всего, что ты делаешь. Я вынула медальон и вогнала отвертку в щель между его половинами. Он распался – я едва успела подхватить верхнюю половину: черные волосы чуть было не высыпались из нее. Нет уж, я не собиралась ничего отбирать, наоборот, хотела добавить. И я присоединила свои волосы к волосам Эдварда – того, давно умершего. Мечтателя, который отдал частичку своего характера, своей души. И почти возродился заново в искусственном теле. Нет, не сам, не личностью, а именно душой, самой основой, определяющей поступки, мысли, чувства. Даже лишенная памяти прошлой жизни она не изменилась. Я не знала, на самом ли деле отдаю в этот момент часть себя, чтобы оживить Эдварда, но даже если бы была в этом уверена – поступила бы так же. Потому что та самая основа, определяющая поступки, говорила мне, что я лишь один раз до сих пор сделала что-то настоящее в своей непутевой жизни. Когда решила оставить Дару. Когда отказалась от всего, что было частью меня прежде, чтобы привести в мир новую жизнь. И теперь собиралась отдать часть меня, чтобы не позволить другой жизни уйти из этого мира.
Я собрала медальон и вставила его обратно. Кивнула Ларри.
Ничего.
Двигатель снова замолчал.
Значит, должно быть что-то еще.
Нужно пробовать. Снова.
Вдруг, словно по наитию, я взялась за то же лезвие, которым только что отрезала прядь, и сжала ладонь. По металлу заскользили красные капли, и я отдернула руку. Глубоко вздохнула и положила ладонь на медальон.
Углубление быстро наполнилось кровью, она потекла наружу, заливая двигатель, а я все держала ладонь на сердце Эдварда.
И ждала.
Спустя целую вечность, наполненную страхом, надеждой и какой-то поразительной верой, сродни фанатизму, двигатель вновь завелся.
Сам.
Чудо, которое я так ждала, свершилось.
Последний раз редактировалось Lupa Чт июн 25, 2015 9:24 pm, всего редактировалось 1 раз.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#18 Сообщение Lupa » Сб фев 14, 2015 7:34 pm

Когда мы наконец затянули новое тело Эдварда в старый черный костюм, Ларри тихо вышел из мастерской, и я слышала, как он громогласно агитирует своих парней скататься до супермаркета за выпивкой и закуской, и радовалась, что старый друг подарил мне несколько спокойных часов – и всю ночь до рассвета, когда снова зашумит стройка, и Ларри с ребятами возьмутся помогать Дику, и будут шум и суета, быстрые решения и новые шаги к тому, чтобы превратить старый разваливающийся дом в мою мечту.
Интересно, как много осталось во мне от моей мечты?
– Вот и все, Эдвард. Мы тебя починили, – сказала я, зачем-то поправила пряжку у него на плече и отошла к окну.
За спиной заскрежетало, послышался глухой стук – тяжеловатое тело спрыгнуло с верстака, – и на плечо мне опустилась обтянутая черной кожей кисть. Широкие основания лезвий застыли в сантиметрах от моей щеки.
– Ты обманула.
– Да. Но я не жалею.
И это была правда. Об этой нарушенной клятве я не пожалею даже на Страшном Суде.
Тишина.
– Я тоже.
Рука убралась, и я обернулась.
– Хочешь, я отвезу тебя на могилу отца? – Я неловко улыбнулась и вдруг спохватилась: – Как ты себя чувствуешь?
Эдвард качнулся с пяток на носки и обратно, пошевелил «пальцами».
– Хорошо. Как новенький.
– Ну так как?
Эдвард опустил глаза, затем вновь посмотрел на меня.
– Отвези.
Тут было недалеко, и можно было дойти пешком, но мне хотелось прокатиться. Ветер врывался в салон через опущенные до упора передние стекла и ерошил мой «конский хвост» и воронье гнездо Эдварда.
– Ты знаешь, что я добавила свои волосы? – спросила я, не желая вдаваться в подробности. Если Эдвард знает – он поймет.
– Я чувствую, – последовал краткий ответ, и как бы мне ни хотелось самой расспросить поподробнее, я не стала давить. Еще будет время, когда вернемся.
Кладбище было пустым, как и тогда, когда я приезжала в первый раз. Честно говоря, оно показалось мне немного заброшенным. Возможно, в городе было еще одно кладбище – я не потрудилась узнать.
Могила в дальнем уголке тоже выглядела неизменной, за исключением засохших фиалок. Пока я, опустившись на колено, собирала сухие цветы, Эдвард стоял перед памятником, не двигаясь и не сводя с надписи взгляда. Он почти идеально вписывался в окружавшее нас утреннее безмолвие – такой же застывший и холодный. Но в этот раз я почему-то чувствовала под этим холодом какую-то энергию – пока не раскрывшуюся, возможно, еще не осознавшую себя. И меня не покидало ощущение, что все это – следствие моего вмешательства. Что, может быть, локон моих волос что-то добавил туда, в эту болезненную смесь сломленного духа и отвергнутой любви, в эту инакость и многолетнее одиночество.
Как бы то ни было, я решила, что стоит для начала просто дать Эдварду время, благо его у меня пока было навалом.
– Это был мой… отец Эдварда? – наконец спросил он.
– Это был твой отец, – твердо ответила я.
И не менее твердо знала, что не погрешила против истины. Если не брать в расчет биологию, чокнутый изобретатель был ближе всего к тому, что можно счесть родителем Эдварда.
– Он был не прав? – Эдвард смотрел на меня… ожидая чего? Что я прямо тут поведаю ему все тайны мироздания и разберусь в хитросплетениях их родственных отношений, от которых Фрейд и Юнг плакали бы в обнимку?
Я встала, ломая в руках сухие стебли.
– Не знаю, Эдвард. Правда не знаю. Вышло – как вышло. Как всегда в жизни и бывает. По крайней мере, если бы не он, тебя бы не было. Или скажешь, что это была ошибка? – Почему только я должна изобретать уместные ответы на неудобные вопросы?
Эдвард отвернулся от памятника и посмотрел в сторону моего автомобиля.
– Не скажу. Наверное, нужно поблагодарить…
Его слова прервал громкий прерывистый вдох. Мы обернулись. В нескольких ярдах от нас, за низким кустарником, стоял Генри Милтон – как опознала я – и смотрел на Эдварда немигающим взглядом.
Плохо дело.
Конечно, Милтон мгновенно ретировался, а Эдвард его не признал… зато я знала. И понимала, что, услышав наш диалог, Милтон уяснил главное: Эдвард – живой, и это тот самый «маньяк», который убил его брата.
– Кто это? – спросил Эдвард.
На миг я ощутила непреодолимое желание ответить, что не знаю, что это обычный горожанин, который никогда не видел людей с лезвиями вместо рук, что…
– Это брат Джима Милтона. Того парня, которого ты… убил, – ответила я.
Эдвард вздрогнул и повернулся в ту сторону, куда сбежал Милтон-младший.
– Он меня ненавидит, – констатировал Эдвард.
– Думаю, да, – согласилась я.
Эдвард повернулся обратно ко мне:
– Вернемся домой?
Я кивнула, и он с нечеловеческой грацией проскользнул мимо меня, в доли секунды оказавшись подле джипа. Все-таки мы с Ларри молодцы.
Захлопнув водительскую дверцу, я покосилась на Эдварда.
– Как считаешь, поездка того стоила? – на пробу поинтересовалась я.
– У тебя будут неприятности? – ответил Эдвард вопросом на вопрос.
– Пока не знаю, – честно призналась я. – Кажется, этот Милтон тут не последний человек.

Вечер был теплым и длинным, и уже угомонилась бригада Дика, и Ларри уволок своих парней куда подальше, а я все сидела около костра, вопреки всем правилам пожарной безопасности разведенного посреди стройплощадки, и задумчиво перебирала струны. Завтра страшило меня своей неопределенностью – или, наоборот, определенностью, которая грозила перерасти в большие проблемы, если Генри не оставил надежду отомстить за смерть брата, которого никогда не видел.
Неслышно подошел Эдвард и опустился рядом, легонько огладив запястьем пригревшегося Тифона.
– Теперь все будет не так, как прежде? – спросил он, будто обращаясь к самому себе. – Надо приспособиться.
– Надо выжить, – поправила я, – и жить. Боже, Эдвард, не устраивай драму! Судьба дала тебе второй шанс – и весьма приличный! – чтобы жалеть тут о прошлом. Да, мы не знаем, как поменять тебе руки на что-то… более подходящее, но мы здорово тебя подлатали, так что в ближайшие сто лет можно не беспокоиться о поломке. – Я со стуком отставила гитару. – И вполне может быть, что скоро кто-нибудь решит проблему с руками. Эдвард, серьезно, мало кому удается начать все заново, да еще и с таким хорошим стартом.
– А если я не хочу? – вдруг резко отозвался Эдвард.
Я не менее резко повернулась к нему.
– А не пошел бы ты… Захоти.
Эдвард отвел взгляд и уставился на умирающие языки пламени. Я вздохнула и уползла в фургон – дом слишком пропах краской, чтобы там можно было нормально спать. Тифон – вот же жулик – остался с Эдвардом, греясь и таращась в огонь немигающими зелеными плошками.

Наверху башни все заплело побегами, и я рвала их, раня руки, но не в силах пробиться сквозь упругую сочную завесу.
– Жди! Я иду! Где ты? – раздался с другой стороны голос Спящего Принца, и я в очередной раз потерялась в том, кто и кого тут спасает, позволила себе расслабиться и только будто издалека, сквозь хрустальную стену наблюдала, как из мешанины стеблей проступает лицо – знакомое и чужое одновременно.
И я определенно не хотела знать, почему оно мне знакомо.


Сначала я даже не поняла, что именно меня разбудило. Какой-то шум снаружи. Это уж потом я подползла к двери и, затянув пояс халата, выкатилась на ступеньки фургона, чтобы обнаружить во дворе бравого офицера Тоббса – машину он, очевидно, оставил у подножия холма, – который на весьма повышенных тонах общался с Диком.
– Что за дела? – хрипловато и не слишком приветливо поинтересовалась я.
– Ему нужен какой-то Эдвард, – пояснил Дик, – а у нас таких нет.
Если до этого у меня во рту было суховато по случаю утра, то теперь там образовалась натуральная пустыня.
– Э… лейтенант, – я с трудом вспомнила звание этого пузана, – а что у вас за дело? Мы вроде тут никаких законов не нарушаем.
– Мистер Милтон подал заявление, где обвиняет некоего Эдварда в убийстве своего брата, Джима Милтона.
– Чушь! – невольно возмутилась я, заставляя мозги включиться побыстрее – что после сна было сложновато. – Его брат погиб пятьдесят лет назад, его тогда и на свете не было.
Тоббс пожал плечами:
– Мистер Милтон утверждает, что видел вышеупомянутого Эдварда и может найти свидетелей, которые подтвердят, что это именно он.
Я спустилась со ступенек и пересекла двор.
– Слушайте, – начала я доверительным тоном, – мистер Милтон, должно быть, ошибся. Если он кого вчера и видел – так это моего андроида. Экспериментальная модель. И он не имеет отношения…
– Мисс МакКормик, – прервал меня Тоббс, – мне абсолютно плевать, с кем там вас видели. Нам поступило заявление, мы обязаны его удовлетворить.
– Но как можно обвинить робота? – удивился молчавший во время нашего с лейтенантом разговора Дик. – У него даже удостоверения личности нет.
– Это уже не мое дело, – отрезал Тоббс. – Если нет удостоверения, будем разбираться, является ли он вообще гражданином Штатов и не нужно ли его депортировать. Если это робот, как вы, мисс МакКормик, говорите, – он снова повернулся ко мне, – то предоставьте необходимые документы. А сейчас я должен взять у подозреваемого подписку о невыезде и передать, что завтра его вызывают на допрос.
– Робот заряжается, – ляпнула я первое, что пришло на ум. – Но завтра мы с ним придем. С адвокатом.
– Как угодно, – согласился Тоббс, вручил мне бумаги и развернулся к воротам. – Кстати, вам, мисс, я бы тоже не рекомендовал покидать город.
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Аватара пользователя
Lupa
Сообщения: 240
Зарегистрирован: Ср июл 14, 2010 9:54 pm
Откуда: вторая звезда слева
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 6 раз
Контактная информация:

Re: Lupa - Удачное приобретение

#19 Сообщение Lupa » Чт июн 25, 2015 9:26 pm

Забавно, но теперь я волновалась и боялась меньше – видимо, неопределенность и впрямь страшит больше всего. А сейчас все было четко, просто и понятно: у Эдварда… у меня… – у нас с Эдвардом – проблемы юридического толка, и я знаю, как их можно решить.
Ну, я надеялась, что знаю.
В моем телефоне давно уже был забит номер Алана Шора, с которым меня связывал короткий и бурный роман и долгие доверительные отношения. Алан был человеком сложным, с очень своеобразным мировоззрением и характером – собственно, поэтому наш роман и оказался таким коротким. Нашла коса на камень.
А еще Алан был одним из лучших адвокатов Америки, за возможность получить которого продали бы душу очень многие конторы, и очень многие не пожалели бы никаких денег, чтобы он представлял их интересы в суде.
Что ж, а я рассчитывала получить его помощь бесплатно.
Иногда друзья и связи значат неизмеримо больше, чем деньги и власть.
– Алло? – донесся до меня сквозь эфир знакомый глубокий и неторопливый голос.
– Привет, это Габи, – тут же представилась я, хотя Алан наверняка меня узнал.
– Подозреваю, что ты не просто так звонишь, – смешок, – мой вечный удел: женщины начинают проявлять ко мне повышенный интерес, только когда у них проблемы. Надеюсь, ты никого не ограбила и не убила?
Пришел мой черед смеяться.
– Неет, в этом плане я чиста как стеклышко. А ты на себя наговариваешь – женщины сходили бы по тебе с ума, даже если бы ты был плотником из Айдахо. И извини – я правда давно тебе не звонила. И ты прав – у меня проблемы. Вернее… не у меня.
Я как могла подробно и правдиво постаралась объяснить ситуацию – Алан был не тем человеком, перед которым стоило юлить. Он обладал удивительным даром чуять ложь и недомолвки. И вполне мог обидеться на подобное недоверие.
– Ты мне веришь? – спросила я, закончив рассказ.
– Как ни странно, но да, – ответил Алан. – Это вполне в твоем духе.
– И что мне делать?
Повисла пауза.
– Первое, что приходит в голову, – оформи Эдварда как свою собственность. Никто еще не судил газонокосилку или бензопилу за полученные от них увечья. Все претензии предъявляют изготовителю, в крайнем случае, владельцу.
– А если я еще получу и патент на изобретение, то стану и тем, и другим, – подхватила я его мысль.
– Бинго! Мы переведем все стрелки на тебя, и сомневаюсь, что Милтону это нужно. К тебе у него никаких претензий. А даже если он закусит удила, то мне куда проще защищать однозначного гражданина США, живого и с удостоверением личности, чем некое… существо, видовую принадлежность которого не в силах определить и он сам.
Это заявление заставило меня фыркнуть – но не обидеться. Как ни крути, а было в словах Алана зерно истины. Ну и… взгляд со стороны, издалека всегда виднее и все такое прочее.
– И когда произошло убийство? Пятьдесят лет назад? Боже, Габи, да тебя тогда и в проекте не было! И почему дело вообще открыли?
– Тогда в проект только-только заложили моих родителей, – хмыкнула я. – Что до дела… не знаю, но Милтон тут, похоже, всем рулит. Полиция и судья могли под него прогнуться…
– Никто не ожидает, что на твоей стороне окажется сам Алан Шор. – Алан мягко рассмеялся, и я невольно расплылась в улыбке. В такие моменты легко было забыть, почему у нас с ним не сложилось, и начать недоумевать, как это я умудрилась просрать такого потрясающего мужчину.
Как-как…
Как и всех потрясающих мужчин в своей жизни.
Как отца Дары.
Давно уже пора смириться, что мои романтические увлечения кончаются в лучшем случае дружбой, а в худшем… сотнями непрочитанных смс.
Все, баста. У меня есть Дара, Ба… а теперь еще и Эдвард. И этого вполне достаточно.
– Габи, ты там уснула? – вырвал меня из невеселых размышлений голос Алана.
– Я слушаю, – отозвалась я, вновь настраиваясь на деловой лад.
– Я говорю, что приеду в самое ближайшее время. Жди.
Сунув телефон в карман, я встряхнулась и пошла на стройку. Суд, Милтон и все остальное подождет – все равно я уже сделала, что могла, и глупо тратить драгоценное время на пустые ожидания.
Особенно, когда привезли совсем не ту штукатурку, которую мы с Диком заказывали.

Вечером я зашла к Эдварду – с тех пор как Дик с ребятами вплотную занялись крышей и на чердаке стало чересчур людно, он окончательно облюбовал комнату отца и проводил в ней почти все время, стараясь не попадаться никому на глаза. И мне отчего-то казалось, что Эдвард не ищет одиночества, а привыкает к новому телу. К его новым возможностям, к свободе движений, возможно, к силе.
И к тому, что добавилось в его душу вместе с моими волосами и моей кровью. Не самый лучший дар, честно говоря. Но ничего лучше у меня не было.
На самом деле, это единственное, что у меня было.
Я сама.
– Все будет хорошо, – возвестила я с порога. – Я обо всем договорилась.
Эдвард вскинул на меня глаза.
– Меня ведь будут судить?
Я пожала плечами:
– Учитывая, насколько все в деле шито белыми нитками, и кто будет представлять наши интересы, это будет не суд, а цирк шапито.
– Я не очень люблю… Эдвард не очень любил цирк. Мне кажется, – тихо сказал Эдвард.
– Эй! Эй, – я подошла и села рядом с ним на кровать. – Ты что, пытаешься равнять себя на мертвого парня? Или, того хуже, влезть в его шкуру? Не смей, слышишь! Дурацкая идея.
– Я сам решу, – ответил Эдвард с неожиданной резкостью, и будь я проклята, если не уловила знакомые нотки.
– Эдвард, – я запнулась и закусила губу. Трудно убедить другого в том, в чем никогда не удавалось убедить саму себя. Я глубоко вдохнула и начала заново: – Эдвард, самостоятельность и решительность никак не связаны с глупостью и безрассудством. Я не собираюсь тебе ничего запрещать – да и кто я такая, чтобы иметь на это право? – но совет-то я дать могу. У меня не так много жизненного опыта, и он отнюдь не образчик взвешенных решений, но строить свою жизнь по чужим лекалам – последнее дело.
Эдвард пожал плечами и рассеянно провел ладонью по покрывалу, с силой нажимая на ткань. Я невольно проследила глазами – край покрывала был изрезан в бахрому. Похоже, Эдвард сегодня много думал…
– Своих лекал у меня все равно нет, – наконец сказал он. – Даже имя – и то не мое.
– Неправда! – возмущенно воскликнула я. – Да, имена у вас с тем юношей одинаковые, но вы – не один человек. Там, где тот Эдвард сдался и умер, ты остался жить – иначе бы не сидел сейчас тут и не загонялся по пустякам… ладно, не пустякам, но все же.
– А человек ли я? Все называют меня андроидом…
– Андроиды не плачут, – возразила я. – А если и плачут, то не потому… что им больно или грустно, а потому что программа такая. А у тебя есть душа, и плюнь тому в глаза, кто скажет, что ее нет.
– Зачем? – Эдвард недоуменно свел брови домиком.
– Что зачем? – не поняла я.
– Зачем плевать?
– Ой, ну, это такая фигу… – я осеклась.
Эдвард широко улыбался.
– Ты надо мной прикалываешься! – притворно обиделась я, но в глубине души ликовала – кажется, именно этого я ждала с той минуты, как узнала Эдварда.
Чтобы он перестал существовать и начал жить.
Эх, как бы мне и для себя дождаться того же.
– Так вот, насчет суда, – снова заговорила я, решив вернуться к насущной проблеме. – Не знаю, как объяснить, но… короче… очень нежелательно, чтобы тебя судили как человека – тем более если есть возможность выкрутиться и отделаться малой кровью.
При слове «кровь» Эдвард заметно вздрогнул, но ничего не сказал. Вместо этого он наклонился вперед и свел руки вместе. Звякнули лезвия.
– То есть для всех я должен остаться… роботом, да?
От горечи в его словах у меня свело зубы.
– Другого выхода нет.
– Я могу отказаться?
– Можешь. Я сказала, что нет другого выхода, а не выбора. И знаешь что – я уверена, что это лишь временно. Пройдет несколько лет, и мы попробуем все изменить. Попробуем доказать, что ты человек, пусть и созданный, а не рожденный.
– А… Милтон? – Эдвард развернулся ко мне, аккуратно пронеся правую руку над моей головой.
– Пусть хоть захлебнется своей местью. Второй раз за то же дело, насколько я помню, не судят. Да если и так, мы выкрутимся. – Я покосилась на лезвия, которые теперь лежали на кровати по обе стороны от меня. Отчего-то, хотя я знала, что Эдвард никогда не причинит мне вреда, я почувствовала себя немного неуютно. Наверное, потому что сейчас он уже мало был похож на то сломленное во всех смыслах существо, которое я – кажется, сто лет назад – нашла в полуразрушенном доме.
– Хорошо. Я тебе верю. Сделаем так. – Эдвард провел запястьем по моему предплечью и вдруг склонился ближе и поцеловал меня в лоб. – Спасибо.
За что – не спросила я, но он сам ответил:
– За то, что видишь меня.
Я извернулась и соскользнула с кровати.
– Спокойной ночи, Эдвард. Завтра будет трудный день.

Растения опутывали меня, их шипы протыкали кожу, а прямо передо мной – рукой подать – лежал человек, который был мне когда-то так дорог.
Нет, хватит обманывать себя.
Которого я до сих пор любила.
Он был так близко, но я не могла вырваться, не могла его достать…
– Все будет хорошо, мы выкрутимся, всегда есть выход, – прошелестел над ухом знакомый голос, и острые лезвия со смачным звуком рассекли шипастые стебли.



* * *
Благодаря знакомым Ларри вопрос с патентом удалось решить в рекордный срок. Оставался только техпаспорт, но и с ним не возникло особых проволочек – мне даже не пришлось никуда везти Эдварда; инспектор сам приехал в особняк, провел возле «робота» в общей сложности минут пять и распрощался, пообещав, что свидетельство о собственности будет готово в течение недели максимум.
Примерно в это же время приехал Алан.
Честно говоря, я немного дрейфила насчет того, как пройдет его встреча с Эдвардом, но, на удивление, все прошло нормально. Алан никогда не был фанатом разных технических прибамбасов, но Эдварда он и не воспринял как андроида с самого начала – с того момента, как увидел его, самозабвенно подстригающего одинокий чахлый кустик посреди кипящий стройки. Уж я не знаю, то ли Эд так успокаивал нервы, то ли просто решил освежить навыки, но факт остается фактом – к вечеру они с Аланом были настолько близки к приятельству, насколько это возможно для обоих участников.
– Ты учти, – втолковывал Алан, размахивая фляжкой с коньяком, – этот Милтон скользкий тип, так что будь готов ко всему.
– Например? – вопрошал Эдвард, с опаской сжимая в лезвиях бутылку пива, презентованную ему от чистого сердца Ларри.
– Например, что они вызовут эту твою Ким – устроят вам очную ставку.
– Она не моя, – вздыхал Эдвард, разглядывая прилипшую к «пальцу» золотинку с горлышка.
– Неважно! – Алан шумно отхлебнул из фляжки.
А мне оставалось только отбуксировать Алана в ближайшую приличную гостиницу – потому что в фургоне или, не дай боже, в спальнике он не остался бы и под страхом смертной казни, – и сидеть остаток ночи с Эдвардом.
Потому что я видела, как он боится грядущего суда, учитывая предыдущее знакомство с полицией и нынешний допрос, который, к слову, прошел вполне неплохо. Видимо, потому что Тоббс понятия не имел, о чем спрашивать «подозреваемого». Черт, да мне показалось, что он боится Эдварда больше, чем тот его.
Что же касается суда… Суд действительно напоминал шапито – особенно когда в нем участвовал Алан.
На предъявление патента и свидетельства обвинение отреагировало предсказуемо: прокурор в чем-то убеждал Генри, а тот вопил и брызгал слюной, и я даже не дала себе труда прислушаться. Я смотрела в зал, где на заднем ряду сидела пресловутая Ким – старушка с молоком, которую я запомнила. И, чтобы это не стало сюрпризом для Эдварда, сразу указала ему на нее.
– Ким пришла, – тихо сказала я. – Готовься.
– Это не особо здорово, я рассчитывал, что ее сочтут достаточно невменяемой, чтобы не допустить до слушания, – жарко зашептал мне на ухо Алан. – Надеюсь, твой… друг не выкинет ничего странного.
– Я тоже. Надеюсь, – ответила я.
Судья, который, видимо, уже осознал, что зря поддался Милтону, лениво перелистывал бумаги.
– Обвинение вызывает Ким Лоренс, в девичестве Боггс, – провозгласил прокурор, и старушка поднялась со стула.
Я стиснула предплечье Эдварда.
– Вы узнаете обвиняемого? – спросил прокурор после обычной процедуры с клятвами на библии.
Ким медленно перевела взгляд на Эдварда.
На самом деле в этом не было никакого смысла после предъявленных нами, то есть защитой, документов. Ким могла хоть сто раз узнавать Эдварда – отныне он числился моим изобретением, моим роботом, и вся ответственность за его действия ложилась на меня. А Генри Милтон жаждал вовсе не этого. Но пусть его все идет как идет.
– Нет, я не знаю этого человека, – наконец сказала Ким.
И, конечно, прокурор тут же прицепился к слову «человек», и Алан тут же вступил со своим «протестую»…
А я вжалась в спинку стула, чтобы не быть на пути скрестившихся взглядов.
Прямо сейчас, посреди всего этого фарса, Эдвард наконец отпускал любовь всей своей жизни, и мне остро не хотелось становиться третьей лишней.
Они смотрели друг на друга, и я почти завидовала. Им обоим. Эдварду, чье более чем странное происхождение и унаследованная от прототипа застенчивость не помешали найти в себе силы и на эту любовь, и на то, чтобы защитить ее – от Джима и от слухов. Ким, у которой в жизни случилось такое… такое… и вроде нечему тут завидовать, наоборот, стоило бы радоваться, что тебя минула чаша сия. Но в каком бы облике она ни пришла, что бы ни было до или после – это была любовь.
Мало кто в нашем мире может похвастаться, что пережил подобное.
Наконец балаган закончился, судья приструнил прокурора, пригрозил вывести из зала беснующегося Милтона и огласил приговор.
Эдвард как механизм не может быть судим по законам США, поскольку не является гражданином. Генри Милтон может предъявить мне претензии как владельцу, но вряд ли они будут удовлетворены, поскольку происшествие имело место задолго до моего рождения.
Во время речи судьи Ким тихо сползла с трибуны и удалилась.
И по дороге положила на скамью возле Эдварда свою брошку в виде снежинки.
Прощальный подарок.
Я это поняла.
И видела, что Эдвард тоже понял.
Обратно мы ехали в молчании.
Алан смотрел в окно на апельсиновые деревья, и я знала, о чем он думает – в минуты слабости он часто фантазировал о подобном дауншифтинге. Чтобы поселиться в глуши и разводить что-нибудь полезное. То, на что он никогда не пойдет.
А Эдвард смотрел на нанизанную на палец серебряную снежинку, и я бы дорого отдала за то, чтобы прочесть его мысли.
Когда мы вернулись домой, снежинки уже не было.
И я не стала спрашивать, куда она делась.
Наутро Алан уезжал – его ждали дела в Бостоне. Эдвард даже вышел попрощаться, к моему несказанному удивлению. Я не знаю, о чем они говорили – я прощалась с Ларри, которого тоже звала родная мастерская.
И Дику оставалось основной работы максимум на неделю, после чего я обещала ему и его бригаде небольшой отпуск.
А мне предстоял разговор с Ба – чтобы убедить ее переехать сюда, в особняк, вместе с Дарой. В особняк, которому, как я уже поняла, никогда не стать «домом с привидениями».
А быть просто домом.
Мне казалось, жизнь постепенно входила в колею. Казалось, сон не врал – все действительно будет хорошо.
И боже, прости, – я никогда так не ошибалась.

До сих пор не понимаю, как мне удалось уговорить Ба, но она согласилась.
И в разгар переезда, когда я улаживала вопросы с транспортом, внезапно всплыл Билли.
Очередной звонок не предвещал ничего такого.
Иногда, встречая в книгах фразы вроде «он сразу почувствовал, что что-то не так», я хочу выцарапать автору глаза. Потому что этот штамп никогда не срабатывает. И этот раз не стал исключением. Я возвращалась из супермаркета с недельным запасом еды, рассчитанным на меня, Эдварда, Дару и Ба, и тут позвонил Билли.
– Здорово! – поприветствовала я, разглядев высветившееся на экране имя. – Билли, какими судьбами? Долг отдавать еще не пора.
Черт, и я понятия не имела, как буду этот самый долг отдавать – учитывая, что у меня не будет крутого аттракциона для туристов. Придется выкручиваться; может, попробую открыть автомастерскую, филиал заведения Ларри – он возражать не будет…
– Я, собственно, насчет него и звоню. – Я напряглась: голос Билли никак нельзя было назвать жизнерадостным. Но «что-то не так» еще не постучалось в голову – мало ли почему мог звонить мой кредитор. Вариантов масса. Ну… с моим везением это оказался наихудший вариант. – Понимаешь, детка…
– Билли, сколько раз просить – не называй меня деткой, – прошипела я, сворачивая к особняку.
– Не суть. Габи, прости меня.
– Бог простит, – вот тут до меня начало доходить, что Билли готовится огорошить меня какой-то гадостью. – Давай ближе к делу.
– Эти деньги… – в трубке зашуршало, и я как воочию увидела, как Билли мнется, перекладывая телефон из руки в руку. – Понимаешь, они ведь не мои. Я отмывал доходы неких людей… не вполне легальные.
– Об этом я догадывалась. Если думаешь, я начну трепать, то не беспокойся.
– Да не в этом дело! – рявкнул Билли, так что мне пришлось даже отставить трубку подальше, чтобы не оглохнуть. – Дело в том, что я крупно облажался. Я вообще не должен был давать их в долг, они должны были крутиться, работать, понимаешь? Это ты во всем виновата, ты меня уговорила…
– Я?! – от потрясения я едва не проскочила перекресток на красный. – Да ты мне сам предложил.
– Это уже неважно, – вздохнул Билли. – Важно то, что ко мне нагрянули серьезные ребята и потребовали вернуть все деньги обратно. А когда выяснили, что это невозможно, перетрясли мою картотеку и…
– И узнали про меня? – выдохнула я. – Блядь, Билли, во что ты меня втравил?
– Прости, прости, я не хотел… – зачастил Билли. – Но они узнали только адрес того дома, про который ты мне рассказывала – я пометил его как твой. Больше я ничего не записывал, клянусь! Твои родные в безопасности. Если скроешься, вряд ли тебя будут тщательно искать – сумма не настолько критична…
– А с чего такое благородство? – подозрительно осведомилась я.
– Чего? – в голосе Билли послышалось искреннее удивление.
– Ну, если тебя прижмут, ты так и будешь отмалчиваться насчет… моих родных? Что-то не верится.
– Ах, это… – Билли нервно заржал. – Так я уже сбежал. Нет больше никакого Билли, есть гражданин Венесуэлы Пабло. Фамилию не скажу, уж извини.
– Ясно. Спасибо, что предупредил. – Я прервала звонок и кинула телефон на сидение рядом с собой.
Мда… Если мафия (давайте называть вещи своими именами) знает адрес особняка, зуб даю, сюда уже мчится какая-нибудь группа квадратных молодцев в тесных костюмах. И что делать? Все бросить? Все, во что я вкладывала столько сил, столько надежд?
И Эдварда?
Ну, его-то как раз можно взять с собой.
Но…
Но.
Если эти ребята начнут расспрашивать, сомневаюсь, что Милтон станет держать язык за зубами. Точно все разболтает, еще и полицию заставит слепить фотороботы. И если я еще как-то могу замаскироваться – сменить гардероб, прическу, цвет волос, – то с Эдвардом этот номер не прокатит, он слишком приметный, хоть в розовый его перекрась. Лезвия-то никак не замаскируешь.
И что делать?
– Что же мне теперь делать? – шепотом спросила я, подняв глаза к небесам. – Что мне делать?


* * *
Не помню, как заехала на холм, как припарковалась и вошла в дом. Забытые покупки так и остались в багажнике, а я шла по опустевшему после отъезда строителей дому, и мои шаги гулко отдавались под каменными сводами. Все было почти готово – осталось лишь настелить пол на чердаке и закончить кое-какую отделку. Особняк вновь ожил, стал светлым и красивым, стал собой и одновременно изменился: новые коммуникации, новые окна, кое-где новые материалы. Чем-то он походил на Эдварда.
И вот это все мне предстояло бросить.
Свою мечту, свой дом и своего друга.
Я нашла Эдварда в кухне – он рассматривал недавно вставленные в окна витражи. Свет, проникая сквозь разноцветное стекло, ложился на пол яркими пятнами, придавая всему огромному помещению праздничный вид. И сам Эдвард больше не казался темной кляксой посреди радуги, как было бы раньше: изменившись, он так же гармонировал с новой обстановкой, как вписывался в мрачность заброшенного особняка… боже, каких-то полтора месяца назад!
Я проглотила застрявший в горле комок и тихо позвала:
– Эдвард.
Он обернулся и улыбнулся мне – и улыбка его была такой же новой, как и он сам – не робкая полугримаса, когда не понимаешь, то ли он правда улыбается, то ли вот-вот заплачет, а широкая и радостная, открытая и бесстрашная.
И что-то умерло во мне при мысли, что сейчас я убью эту улыбку.
– Понимаешь, тут такое дело… – я прислонилась к стене, нервно шаря взглядом по кухне и внушая себе, что просто разыскиваю Тифона, и куда он мог запропаститься, надо взять его с собой, а то Дара расстроится, – что угодно, лишь бы не смотреть в глаза Эдварду. – Мне придется уехать… на какое-то время, нужно кое-что уладить.
– Из-за переезда? – по-прежнему улыбаясь, спросил Эдвард – и может, в его улыбке лишь самую чуточку добавилось печали.
Мне пришлось приложить все силы, чтобы не ухватиться за эту возможность соврать, сказать, что да, возникла заминка с переездом, но скоро все уладится. Вот только ничего не уладится, и Эдвард имеет право знать, что ему грозит опасность.
Я задолжала ему хотя бы это.
– Нет. – Я сделала над собой усилие и встретилась с Эдвардом взглядом. – И я соврала. Я уезжаю насовсем.
– Почему?.. – сорвалось с его губ тяжелым камнем, а я услышала невысказанное «Почему ты бросаешь меня? Я что-то сделал? Я тебе надоел?»
– Я… мне угрожают. Из-за тех денег, что я взяла в долг. Это были… не очень хорошие деньги, и теперь люди, которым они принадлежали, хотят их вернуть.
– Они преступники? – Эдвард нахмурился.
– Да. – Я вздохнула и опустила голову. – И они едут сюда. А я не могу вернуть им деньги, у меня их просто нет. Я все вложила в этот дом…
– И в меня.
И Эдвард вдруг оказался совсем рядом, подошел неслышно, как кошка, даже костюм не скрипнул. Одно из его новых умений.
– Нет, – я затрясла головой, ощущая, как глаза наливаются слезами. – Ты тут не при чем, благодаря Ларри твоя починка обошлась недорого. Не смей винить себя, это я во всем виновата – связалась с этим уродом Билли…
– Ты не знала.
О господи, он же меня еще и утешает!
– Эдвард! – Я вновь твердо посмотрела ему в лицо. – Прости, но я не могу позволить им найти меня. Или Дару и Ба. Я не могу подвергать их такой опасности. А если… если со мной что-то случится, они останутся почти без денег…
– И между ними и мной ты выберешь их. – Это было утверждение, не вопрос. – Я понимаю. Это оно, да? Когда есть выбор, но нет выхода.
Он и правда все понимал. И от этого хотелось выть в голос.
– Прости меня, Эдвард, прости, – зачастила я. – И не бойся, они тебя не тронут, они про тебя не знают. Спрячься или притворись роботом… опять. Они уедут, а я позвоню Ларри, и он пришлет кого-нибудь забрать тебя. Я договорюсь, они тебя укроют в мастерской. А я постараюсь тебя навещать. – Слезы прорвали плотину и покатились по щекам.
Эдвард поднес палец почти к самым моим глазам и аккуратно подцепил на лезвие каплю. А мне даже не пришло в голову зажмуриться или отшатнуться. Я доверяла ему. Как и он мне.
Вот только я это доверие не оправдала.
Иногда мне кажется, что я разрушаю все, чего касаюсь. Как будто это у меня вместо пальцев острые лезвия.
Капля сорвалась.
– Беги, – сказал Эдвард, и я как наяву услышала отголосок, эхо давнего слова, когда он точно так же отпускал… отрывал от себя Ким.
– Спасибо, – чуть слышно проговорила я и сорвалась с места.
Тифон обнаружился на теплом капоте автомобиля: он грелся, растопырив уши и прикрыв глаза – словно во Флориде и без того недостаточно тепло даже зимой. Не успел он опомниться, как я запихала его в переноску, закинула ту на заднее сидение… и вот уже машина катится по освещенным фонарями вечерним улочкам, увозя меня все дальше и дальше от холма, особняка и Эдварда.
Самого удивительного существа в мире, которое я на свою беду приручила, к которому на свою беду так привязалась. Жизнь которого перевернула с ног на голову – и, наверное, он сделал со мной что-то подобное.
Которого я бросала навсегда в эту самую минуту.
Я вдарила по тормозам; покрышки завизжали, машину занесло, она выехала на встречную и наконец остановилась. Счастье, что шоссе было пустым, а то не миновать аварии.
– Что же я наделала, – прошептала я и уткнулась лбом в руль. – Какая же я дура, господи.
Я не могла, просто не могла бросить Эдварда. И я была неправа – иногда нет не только другого выхода.
Другого выбора тоже нет.
Пистолет, которым я когда-то угрожала Эдварду, вновь покинул тайник под водительским креслом. Я развернула автомобиль и погнала назад. Я была в дороге минут двадцать и отъехала не очень далеко от города. Был шанс, что я успею проскочить раньше бандитов, забрать Эдварда и улизнуть у них из-под носа.
Но, увы, я опоздала.
Возле ворот приткнулся огромный черный джип, из тех, которые буквально кричат «я крутой, и мой владелец крутой, у него даже почтовый ящик круче вареных яиц». Бандиты не стали утруждать себя фигурной ездой по ведущему на вершину холма короткому серпантину – и, насколько я могла видеть, не стали оставлять никого на стреме. Ну да, чего им опасаться мелкой сошки вроде меня? Что у меня Бэтмен в приятелях?
Хорошо бы знать, насколько они меня опередили. И не нашли ли Эдварда.
Боже, хоть бы он успел спрятаться… и спрятаться хорошо.
Я пристроила машину на другой стороне круглой площади, взяла Ruger и осторожно приблизилась к воротам. За оградой все было спокойно, должно быть, наружной охраной эти ребята тоже не утруждались. Тем лучше. Я просочилась за кустами и короткими перебежками между горами строительного мусора добралась до окна одной из комнат первого этажа – я всегда оставляла его открытым на всякий случай, для Тифона, чтобы не орал среди ночи, требуя впустить или выпустить.
Перевалившись через подоконник, я осторожно сползла на пол и замерла, прислушиваясь. В доме было тихо, если не считать глухого бурчания водопровода и обычных шорохов-потрескиваний, характерных для старых зданий. Тревожный знак. Обычно такие крутые бандиты стремятся произвести максимум шума и продемонстрировать всему миру свои понты. Если эти ребята затаились, значит, либо следят за кем-то, либо…
Ох, да ладно, может, они просто в дальней части особняка шарятся, вот и не слышно.
Как по заказу по коридору прогрохотали шаги. Кто-то здоровый, как лось, пер в сторону холла. Я отползла в сторону от двери, чтобы он меня не увидел, когда пройдет мимо: тут, конечно, темно, но береженого, как известно, бог бережет.
Бандит протопал дальше по коридору, и я перевела дух. Сколько же их тут, хотела бы я знать. И где мог спрятаться Эдвард?
Сам собой всплыл ответ: в подвале. Там множество закоулков и укромных местечек. Главное, чтобы меня не словили по дороге.
Я вышла из комнаты и прокралась до конца коридора. Осторожно заглянула за угол – холл был пуст. Что-то стукнуло, будто на пол упала банка с краской. Шум доносился из бывшего зала с автоматами, там явно шуровал давешний здоровяк.
Черт, а вход в подвал совсем рядом с залом. Вот незадача.
На цыпочках я перебежала через холл и пала на все четыре. У меня был шанс остаться незамеченной – в зале стояли стеллажи с инструментами и краской, были свалены мешки с штукатуркой, коробки с плиткой и все такое прочее, и можно было проползти за ними.
Преодолев половину пути, я пригляделась к тому, чем занимается здоровяк, и поняла, что он увлечен рассматриванием комодика, который взялся реставрировать один из ребят Дика. И меня будто кто под руку толкнул: прямо передо мной, на упаковках с паркетной доской, лежала резиновая киянка.
Преодолеть четыре ярда до здоровяка оказалось неожиданно легко. С глухим стуком плотная резина вошла в контакт с его затылком. Миг – и здоровяк распростерся на полу. Оглядевшись и прислушавшись – не привлек ли шум кого еще, – я напряглась и оттащила его в кладовку, где благополучно и оставила, предварительно связав запястья и лодыжки проволокой и заткнув рот какой-то тряпкой.
Как раз в тот момент, когда я развернулась в сторону закутка, где находилась дверь в подвалы – приоткрытая, надо заметить, – раздался страшный грохот. Звук шел снизу, то есть из оных подвалов. Не помня себя, я рванула к двери… чтобы на входе столкнуться с Эдвардом.
– О господи, Эдвард, меня чуть удар не хватил! – громко зашептала я, когда сердце перестало колотиться в горле, а в легкие наконец пошел воздух. – Что ты там устроил?
– Запер одного из этих людей в отсеке подвала.
– Как? – изумилась я, невольно опуская глаза на его руки.
Эдвард скорчил гримасу – нечто среднее между гордостью за свою смекалку и обидой на мое удивление.
– Уронил на дверь стеллаж.
– Круто! – искренне восхитилась я. – А я вырубила и связала второго. Давай-ка ходу отсюда, пока они не очухались.
– Их было трое, – сказал на это Эдвард.
Черт, вот засада. Шум, который Эдвард устроил, и мертвый бы услышал.
– Тогда тем более ходу!
– Можете не торопиться, – в проеме зала стоял пресловутый третий – и могу поклясться, он был размером с гору. Как будто двоих его подельников слепили вместе. – Так вот кто та коза, что зажала деньги босса… – В его руке блеснул пистолет. – Иди сюда и без глупостей, пока я в тебе лишних дырок не наделал.
– Только не стреляйте! – я подняла руки. Пистолет заставлял нервничать – я вообще не люблю вооруженных людей, особенно когда их оружие направлено на меня. – Я поеду с вами, конечно. Давайте пройдем к вашей машине, вы меня там запрете, освободите своих приятелей, а потом поедем в банк, и я отдам все деньги, честное слово. Не стреляйте.
Я поймала момент, когда человек-гора «включился» в мои слова и отвлекся, и сцапала Эдварда за локоть:
– Бежим!
Мы проскочили в противоположный коридор и помчались по особняку. Скверно, что бандит перекрыл выход, но можно было попробовать добраться до окна…
По стене над нашими головами чиркнула пуля. Мать твою, он в нас стреляет! По спине прошиб озноб. Я дернулась в сторону комнаты с окном, но новый выстрел заставил изменить траекторию. Куда же нам?
– На чердак! – прошептал Эдвард, и теперь уже он потянул меня за собой, обхватив рукой за талию.
На самом деле идея была не ахти: так мы сами отрезали себе пути к отступлению, но на нашей стороне было то, что бандит не ориентировался в ремонтном хаосе, и это могло сыграть нам на руку.
Вот, например, почти сразу за порогом не был настелен пол, а несколько тонких досок вряд ли выдержат эту тушу. Я толкнула Эдварда в одну сторону от двери, сама встала с другой, и когда шаги затопали совсем близко, поставила бандиту подножку.
Тот рыбкой пролетел вперед – увы, миновав «западню», – и впечатался мордой в пол уже настеленный, выпустив при этом пистолет. Спасибо, господи, за малые милости твои. Я кинулась поднимать оружие…
…и такой же рыбкой ухнула вниз, перехваченная за лодыжку. Оказывается, здоровяк все же не вырубился от приземления. Я извивалась, силясь вырваться, но силы были неравны. В итоге меня перевернули на спину, а потом в лицо мне прилетела настоящая кувалда.
Ну, если судить по ощущениям.
Когда я очухалась, а звон в ушах снизился до выносимого уровня, громила уже был на ногах и недвусмысленно целился мне в голову. Мелькнула и пропала мысль попробовать достать свой пистолет, но… нет, этот парень двадцать раз успеет разнести мне череп. Во рту быстро скапливалась кровь. Я сплюнула и тронула языком передние зубы. Вроде все на месте, даже не шатаются. Ох, и какие только глупости не идут на ум со страху…
Интересно, где Эдвард? Может, он успел убежать, пока мы тут барахтались?
– Вставай! – велел громила и шевельнул дулом. – Медленно. И держи руки на виду.
Я повиновалась, гадая: пристрелит он меня или все-таки решит оставить это дело на откуп своему боссу. Судя по злобному блеску в глазах, первое куда вероятнее.
Дальнейшее произошло столь быстро, что я не успела толком отследить события. Вот здоровяк ухмыляется – а в следующую секунду я слышу свист веревки, и на него обрушивается подвешенная на тросе сетка с остатками черепицы; где-то в стороне я замечаю Эдварда – видимо, пользуясь моментом, он перерезал веревку, – меня отбрасывает назад, грудь резко обжигает, и сразу становится нечем дышать. Я пытаюсь сохранить равновесие, доски подо мной прогибаются…
Треск.
Не знаю, каким чудом, но мне удалось зацепиться за торчащую балку. Руки скользили и слабели с каждой секундой, подо мной было не меньше пятнадцати футов… и никакой возможности выбраться. Легкие горели и разрывались.
– Габи! – над проломом возникло испуганное лицо Эдварда. Он казался еще бледнее, чем обычно. – Держись, я попробую тебя вытащить.
Как? – хотела спросить я, но сумела исторгнуть лишь жалкое сипение.
– Ты только держись.
Лицо исчезло.
А я держалась.
Несколько вечностей спустя Эдвард вернулся. Лязгнули лезвия – он вогнал их в дерево, как в масло, – Эдвард склонился еще ниже, свесившись в пролом едва ли не по пояс, и протянул ко мне другую руку, обмотанную какой-то рогожей.
– Хватайся.
– Я… не могу…
И я не могла, правда не могла. Я знала: стоит чуть разжать руки – и я загремлю вниз. А уж о том, чтобы подтянуть себя вверх, вообще речи не идет.
Эдвард прикусил губу.
– Прости, Габи.
Он сдался, поняла я. А совсем скоро и я сдамся.
И тогда я умру.
Потому что просто невозможно выжить после такого падения и с простреленным легким.
Зрение туманилось, лицо Эдварда расплывалось. Кажется, он снова передвинулся, спустился еще ниже…
Спину пронзило болью.
Широкие лезвия вспороли кожу, несколько лезвий, а следом грудную клетку словно зажали в тиски, и меня медленно потянули вверх.
Вверх, не вниз.
Что угодно было лучше, чем вниз.
Новая боль, надо мною снова Эдвард, смешно, у него глаза почти черные – или это у меня в глазах темно? К моему лицу приближается лезвие, и с него капает кровь, моя кровь, и совсем-совсем тихо:
– Не умирай.
Глаза Эдварда стремительно надвинулись, поглощая, заливая все чернотой…
И больше ничего не осталось.


* * *
Ажурная башня гордо возвышалась над сочной зеленью лесов, и я стояла на самой ее вершине, на открытой площадке. Такие же зеленые побеги оплетали парапет, и вместо шипов были усыпаны цветами – огромными, яркими, на весь мир трубящими: мы сама жизнь. Над цветами сонно гудели пчелы, ветерок гнал розоватые облака на восток, где над землей поднималось чистое утреннее солнце.
Я оглядела себя – на мне было белое платье, я его помнила. Именно в нем я когда-то познакомилась с… с отцом Дары.
Он тоже был тут: облокотившись на парапет, он наблюдал за восходом.
Кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулась. За моей спиной стоял Эдвард. Он улыбался.
– Каждый имеет право на второй шанс, – сказал он и легонько подтолкнул меня вперед. – Дай ему разбудить тебя.
Я покачала головой:
– Меня разбудил ты.
– Я лишь изменил заклятье. Смерть превратилась в сон. – Эдвард коснулся лезвием пряди волос, которую игривый ветер вытащил из моей прически и уронил на лицо. – А теперь иди.
– Спасибо тебе, – наконец улыбнулась и я. – Спасибо.
Не сдержав порыв, я обняла Эдварда. Под моими руками эхом отдался мерный стук. Живое, настоящее сердце билось в груди механического человека, призывая не сдаваться, заверяя, что даже после самого темного времени всегда наступает рассвет, – и мое сердце неуверенно стукнуло, отвечая ему.
Я отстранилась, развернулась и пошла вперед. А вслед мне неслось:
– Проснись, Габи. Проснись.


Меня разбудил мерный раздражающий писк. Как странно: вроде бы спала, а глаза никак не открыть, будто к векам подвесили гири. И какая-то хрень царапала горло, не давая толком вздохнуть, будто я тону и вот-вот захлебнусь. Я забрыкалась – или только подумала, что брыкаюсь, потому что гири оказались подвешены еще и к рукам и ногам, – и писк превратился в заполошное крещендо, а потом что-то мягкое и теплое опустилось на лоб, в несусветной дали надо мной что-то пророкотало…
И хрень исчезла.
И я дышала, дышала…
Дышала, постепенно успокаиваясь и вспоминая. В голове кусками и урывками всплывали события. Особенно обрывочными были части после того, как Эдвард вытянул меня из дыры в полу.
Кажется, он нес меня на руках – и как ему это удалось, с его-то лезвиями? – и мы были на улице. Спине было больно и горячо, в грудь словно вогнали раскаленный штырь, и только эта боль по закону подлости не давала мне уплыть в спасительное забытье.
Кажется, возле Эдварда затормозила полицейская машина, и Тоббс суетился и что-то кричал в рацию, и после я видела белый потолок этой машины, который то плавно покачивался, то кружился, вызывая тошноту.
Что было дальше, я не помнила.
Наверное, пора открыть глаза. Так я и сделала.
Это определенно была больничная палата – не то чтобы у меня был богатый опыт по этой части, но уж больницу от гостиницы я отличу. А вот и источник писка – кардиомонитор. Я все-таки сумела приподнять руку, хотя на это, похоже, ушли все силы. На пальце датчик, в предплечье – игла с трубкой от капельницы. Я опустила руку на грудь и ощутила хлопчатую ткань, а под ней – шершавые полосы. Ну, с этим тоже все ясно: больничная рубаха и бинты.
Значит, меня прооперировали.
Грудь ныла, но не особо; спину тоже пощипывало, но без энтузиазма. А судя по тому, как мутно я себя чувствовала, меня накачали обезболивающим по самые уши. Тоже не так уж плохо, если подумать.
А где Эдвард?
Если он ехал в машине со мной, то должен быть здесь. Может, в комнате ожидания…
Я потянулась к кнопке вызова медсестры, но в этот момент заметила стоящего рядом человека в белом халате.
– О, мисс МакКормик, как хорошо, что вы очнулись. Я доктор Дженнингс, ваш врач. Как самочувствие?
– Как будто залпом ухнула бутылку виски, – честно призналась я, пока доктор проверял мои зрачки и все такое.
– Это нормально. Мы давали вам сильное обезболивающее с мощным седативным эффектом, но теперь, думаю, можно перевести вас на что-то послабее.
– Да уж, будьте любезны, а то у меня в мозги как ваты набили. И пить очень хочется.
– Это тоже можно устроить, – улыбнулся Дженнингс и поднес к моим губам стакан воды.
Напившись, я снова вспомнила насущный вопрос.
– А где Эдвард… человек, который принес… приехал со мной? Такой… с лезвиями вместо пальцев. – Я вяло пошевелила рукой в попытке изобразить оные.
Дженнингс нахмурился:
– С лезвиями? А, да, припоминаю. Такой чудик в маскарадном костюме. Кажется, его забрал лейтенант Тоббс.
– Как забрал?! – вскинулась я. – Монитор возмущенно пискнул, а я завалилась обратно на койку, зашипев от прострелившей все тело боли. – Он же ни в чем не виноват, он порезал меня случайно, когда вытаскивал…
– Тише, тише, – врач положил ладонь мне на плечо. – Сейчас вам не стоит волноваться. Я сообщу Тоббсу, что вы пришли в себя, он придет, и вы все между собой выясните. А пока отдыхайте, вам это необходимо.
Да какой уж тут отдых!
– Вызовите его сейчас, – потребовала я. Еще не хватало, чтобы Эдвард куковал в камере за то, что спас меня – пока я тут прохлаждаюсь на чистых простынях.
Дженнинг вздохнул.
– Отдыхайте, – на сей раз это звучало как приказ.
Я упрямо сжала губы. Как же, разбежался.
Но, видимо, добрый доктор имел богатый опыт, потому что после его ухода заявилась медсестра и впрыснула в трубку капельницы какую-то дрянь из шприца, от которой я вырубилась за считанные минуты.
Однако, проснувшись утром – судя по тусклому свету в окне, – вместо лейтенанта Тоббса я обнаружила возле своей койки незнакомого мужика в халате, наброшенном поверх дорогого на вид костюма.
– Вы кто? – грубо спросила я. Терпеть не могу, когда посторонние пялятся на меня-спящую. – Вы палатой не ошиблись?
– Отнюдь, – мужчина слегка улыбнулся, точно его забавляла моя грубость. – Я Адам Кравиц, тот человек, которому вы должны денег. Вернее, должен Билли, но деньги-то у вас.
Твою ж мать!
Я невольно вжалась в подушку, как будто в ней можно было спрятаться. Дождалась, голубушка, вот и явился по твою бренную тушку настоящий «серьезный парень».
– Ну и задали вы моим ребятам, – продолжал меж тем Кравиц, словно не замечая моей реакции. – Одного упекли на койку чуть ли не в соседней палате, двух других пришлось вытаскивать под залог из-за решетки, и теперь на них висит обвинение в незаконном проникновении, незаконном ношении оружия… А на болезном и вовсе попытка убийства. Вашего. Сестра мне голову оторвет. – Кравиц изобразил фейспалм, но при этом все равно улыбался. – Ситком какой-то. Все части «Один дома», и это было бы смешно, если бы не стало так дорого.
– У меня нет денег, – прохрипела я наконец, отыскав голос, очевидно провалившийся в пятки вместе с душой. – Только дом.
Кравиц кивнул:
– Да, я уже успел ознакомиться, когда решил лично проверить, во что вляпались мои племяннички. И знаете, что я вам скажу…
Я затаила дыхание.
– У вас лучшая коллекция вин, какую я когда-либо видел. И очень ценная. – Он выделил последнее слово так четко, словно говорил с умственно отсталой.
И, наверное, был прав, потому что до меня доходило секунд десять.
– И… насколько ценная?
Кравиц откинулся на стуле и переплел пальцы.
– Точно не знаю, но, думаю, буду прав, если скажу, что для уплаты долга мне хватит и половины ваших запасов.
Честно, я решила, что он меня разыгрывает. Потому что так не бывает – или бывает в дурном кино, где главному-герою-неудачнику внезапно в самый неудачный день его неудачной жизни подваливает баснословный выигрыш в лотерею или одинокий дедушка-миллионер.
– Вы шутите! – выпалила я.
– Я никогда не шучу по поводу денег, – ответил Кравиц. – И, поскольку вижу, что вы в этом не разбираетесь, пришлю своего личного оценщика. Кстати, он может помочь вам выгодно продать оставшуюся половину за весьма скромные комиссионные. Вы не возражаете?
Я помотала головой: голос снова куда-то подевался.
За стеклянной перегородкой замаячили две знакомые туши. Одна из них сунулась в дверь, оказавшись тем здоровяком, которого я отоварила по затылку киянкой.
– Босс, там к этой… к мисс МакКормик, – поправился он под испытующим взглядом Кравица, – посетитель. Полицейский.
– Что ж… – Кравиц поднялся. – Думаю, время моего визита истекло. Поправляйтесь и… – Он остро глянул на меня. – …не связывайтесь больше с грязными деньгами. Вам не к лицу.
Он ушел, а я еще долго пребывала под впечатлением, рассеянно отвечая на вопросы Тоббса и более-менее включившись, только когда речь зашла об Эдварде. Заверив полицейского, что тот никоим образом не сообщник проникших в особняк преступников, и добавив, что вообще-то, если кто не забыл, Эдвард – моя собственность и исключительно ценное (меня так и тянуло расхохотаться на этом слове) изобретение, я вновь осталась одна.
И поняла, что чертовски устала.
В третий раз я проснулась ближе к вечеру.
На стуле возле моей койки сидел Эдвард. Так, как только он мог сидеть: опустив голову и свесив лезвия до самого пола.
– Эй, – позвала я, – привет.
Эдвард вскинулся.
– Привет.
– Давно ты тут?
– Было еще светло. Меня выпустили из камеры и привезли сюда. Сначала хотели отвезти домой, но там…
– Место преступления, и все обмотано желтой лентой? – предположила я.
– Да.
Эдвард больше ничего не добавил. Он смотрел и смотрел на меня, пока я не начала ежиться.
– Что? Эдвард, говори, не молчи.
– Почему ты вернулась?
Ооо… вопрос поставил меня в тупик. Как объяснить, что я никогда бы не простила себя, и все внушения, что это ради семьи, не помогли бы?
Да вот же он, ответ.
– Потому что ты моя семья.

Меня выписали через неделю.
К тому времени Дик с командой вернулись из отпуска и вовсю заканчивали внутреннюю отделку. Ба, которую при известии о моем ранении еле удалось уговорить не мчаться со всех ног, чтобы за мной ухаживать, должна была привезти Дару сразу после завершения ремонта – мы решили, что так будет лучше. Сама она собиралась погостить у подруги, пока вещи из ее дома перекочуют в особняк. Хотя дом продавать не торопилась – и я ее понимала: там она прожила большую часть жизни, там выросла моя мама, там часто бывала я, там чуть не с рождения жила Дара. И вообще, учитывая наши с Ба характеры, ей определенно необходимо было место, куда можно приехать, когда захочется отдохнуть от шумных внучки и правнучки.
Кравиц не обманул и действительно прислал толкового оценщика. Прибыль от продажи первой партии вин сверх долга я была намерена пустить на мебель, а насчет второй имела далеко идущие планы, которые следовало обсудить с Ларри – некоторые бумаги, которые мы с Эдвардом нашли в кабинете Гетсбэри, оказались набросками его изобретений, и хотя отчасти они уже устарели, многое могло пригодиться, в том числе и в автомобилях. А раз Эдвард был в какой-то степени его наследником, то имел полное право использовать их по своему усмотрению. И он отдал их мне – чтобы я их доработала и запатентовала. Чтобы вместо аттракциона открыла мастерскую.
И занималась тем, что по-настоящему нравится.
Ночью накануне приезда Дары мы с Эдвардом сидели на крыше, куда Дик провел с чердака маленькую винтовую лестницу и где оборудовал уютную огороженную площадку. Вернее, сначала мы стояли у парапета и смотрели на сад: все кусты и деревья вернулись на законные места, и Эдвард уже успел превратить часть их в маленькие шедевры. Я вдохнула свежий, пахнущий морем воздух.
– А хорошо получилось.
– Да. Как раньше. Почти.
Потом мы сидели на пледе и смотрели на звезды.
В какой-то момент я неожиданно для себя повернулась к Эдварду и сказала:
– Спасибо тебе.
– За что? – в темных глазах отразилось удивление.
– За то, что спас меня.
– Ты тоже спасла мне жизнь, – отозвался он. – Я бы погиб, если бы ты меня не нашла.
Я покачала головой:
– Я имею в виду не то, что ты не дал мне упасть в ту дыру, Эдвард. Хотя и за это бесконечно благодарна. Но… ты просто не дал мне упасть.
Эдвард внимательно посмотрел на меня:
– Я бы погиб, если бы ты меня не нашла, – повторил он.
Кажется, мы имели в виду одно и то же.
Мы еще помолчали.
– Что мы будем делать дальше? – вдруг спросил Эдвард, глядя в небо.
Я проследила взглядом за падающей звездой.
– Будем жить.


Эпилог

Спустя месяц после того, как Дара приехала в особняк, Габи ответила на очередное смс с номера, который она так и не удалила из списка контактов. Она ни разу об этом не пожалела.
Через пять лет, не без помощи записей старого изобретателя Гетсбэри, Ларри все-таки придумал, как сделать Эдварду нормальные руки, и Марек, младший сынишка Габи, был очень рад, что теперь «дядя Эд» тоже может подбрасывать его к потолку, как папа.
Через двадцать лет технологии так далеко шагнули вперед, что стало возможным изготовление биологических тканей и органов, не отличимых от настоящих, а также соединение – сживление – их с механикой и электроникой. Это было настоящим прорывом в биотехнологии и послужило толчком к массовому изготовлению андроидов, похожих на людей. А Эдвард получил новое тело.
Вскоре после того, как Эдвард отпраздновал стопятидесятилетний юбилей, он получил удостоверение личности – из рук президента, в торжественной обстановке. Церемония вручения транслировалась на весь мир, поскольку Эдвард был первым искусственным человеком, которого признали гражданином. Это был долгий и трудный путь, но они – Эдвард, Габи, Дара – вместе они справились. Эдвард взял себе фамилию МакКормик, хотя Габи предлагала Гетсбэри и удивилась, когда он отказался.
А еще Габи заметила, какие взгляды бросает на Эдварда ее внучка Лили, когда думает, что никто не видит…
Но это уже совсем другая история.


КОНЕЦ
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,
На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...

(c) Габриэль ака Кэп

Ответить

Вернуться в «Фанфикшн по разным Фандомам»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 10 гостей